4 «Прорезал облака последний резко луч…» Прорезал облака последний резко луч. Дохнуло море солью сыровато, И краски расцвели внезапно и богато На склонах смугло-желтоватых круч. Минувшего нашел заветный ключ, ― Знаком залив, знакома эта влага: Мне в детстве снился зной архипелага И этот мыс на фоне сизых туч. В горах 1 «Глубокий снег лежал в горах…» Глубокий снег лежал в горах. Был лунный свет мутнее дыма. Попутчик мой сказал: «Аллах Хранит в дороге пилигрима». Кто он, откуда? Для меня Не все равно ль. На горном склоне Он своего поил коня, И вместе пили наши кони. Теперь нас ждет в горах ночлег, И знаю я, дрожа от стужи, Он для меня расчистит снег, Простелет рваный плащ верблюжий И, вынув свой кремень и трут, Зажжет подобранные сучья. Счастлив Аллах, царящий тут, Слуги ему не надо лучше. 1923 2 «Я скрылся от дождя, от ночи и от бури…» Я скрылся от дождя, от ночи и от бури В пастушьем шалаше. Пастух был нелюдим, Но он мне место дал у очага на шкуре И круглый хлеб, надъеденный самим. В горах случайны и безмолвны встречи. Что он мне мог сказать, что мог ответить я, Когда нас крепче слов сближает мех овечий И скудное тепло дымящего огня. 1923 Снег 1 «Ты говоришь: «Смотри на снег…» Ты говоришь: «Смотри на снег, Когда синей он станет к ночи. Тяжелый путь за прошлый грех Одним длинней, другим короче; Но всех роднят напевы вьюг, Кто в дальних странствиях обижен. Зимой острее взор и слух, И Русь роднее нам и ближе». И я смотрю… Темнеет твердь. Меня с тобой метель сдружила, Когда на подвиг и на смерть Нас увлекал в снега Корнилов. Те дни прошли. Дней новых бег Из года в год неинтересней, ― Мы той зиме отдали смех, Отдали молодость и песни. Но в час глухой я выйду в ночь, В родную снежную безбрежность ― Разлуку сможет превозмочь Лишь познающий безнадежность. 1924 2 «Нежданной дорогой с тобою мы двое…» Нежданной дорогой с тобою мы двое Идем неразлучно, мой спутник и брат, И помним мучительно время былое ― Мелькнувшее детство свое золотое И родины страшный, кровавый закат. Я знаю: тоской и работой остужен, Ты числишь устало пустынные дни; Наш путь и далек, и уныл, и окружен, Но будет порыв наш стремительно нужен, Когда мы увидим огни. Услышим звенящие трубы возврата И, близко видавшие смерть, Мы круто свернем на восток от заката, И будет ничтожна былая утрата Для вновь обретающих твердь. Зори 1 «Все тот же Лувр и тот же Тюльери…» Все тот же Лувр и тот же Тюльери, Просторные, пустынные аллеи, В воде бассейна медленные змеи Весенней, догорающей зари. И в окнах тот же рыжеватый свет ― Вечерний слиток золота и меди, И на закат все так же прямо едет Со шпагою упрямый Лафайет. 2 «О неземной, невероятной неге…» О неземной, невероятной неге Возвышенного бытия Строфой классических элегий Звенит фонтанная струя. И сыпет золотом богато Заката щедрая рука, Загнув над крышею сената Торжественные облака. 3 «Прохожих редких четок шаг…» Прохожих редких четок шаг. Длиннее тени на газоне; Ты ждешь, когда фонарь уронит В канал серебряный зигзаг. Как передать в простых речах И этот вечер вешне-мглистый, И этот блеск, сухой и чистый, В твоих восторженных очах. 1925 4 «Весны волнующий намек…» Весны волнующий намек Опять уверит и обманет. В рассветном уличном тумане Мой путь не нов и не далек. Давно надежд всех минул срок; Но нужно ль сердцу биться глуше, ― Грузя в вагон свиные туши, Я вижу розовый восток. Париж Опять в бистро за чашкой кофе Услышу я, в который раз, О добровольческой Голгофе Твой увлекательный рассказ; Мой дорогой однополчанин, Войною нареченный брат, В снегах корниловской Кубани Ты, как и все мы, выпил яд Пленительный и неминучий, Напиток рухнувших эпох; И всех земных благополучий Стал для тебя далек порог. Все той же бесшабашной воле Порывы сердца сохраня, Ты мнишь себя в задонском поле, Средь пулеметного огня, И, сквозь седую муть тумана Увидя людные бугры, Сталь неразлучного нагана Рвешь на ходу из кобуры. Что можем мы и что мы знаем? В плену обыкновенных дней, Упрямо грезя грозным раем Жестокой юности своей, С настойчивостью очевидца Своей страны шальной судьбы, Мы заставляем сердце биться Биеньем бешеным борьбы. Что ж, может быть, в твоей отраве, Париж, смешон теперь наш бред ― Но затереть никто не вправе Тех дней неизгладимый след; Пока нам дорог хмель сражений, Походов вьюги и дожди, Еще не знают поражений Непобедившие вожди. Как счастлив я, когда приснится Мне ласка нежного отца, Моя далекая станица У быстроводного Донца, На гумнах новая солома, В лугах душистые стога, Знакомый кров родного дома, Реки родные берега; И слез невольно сердце просит, И я рыдать во сне готов, Когда вновь слышу в спелом просе Вечерний крик перепелов, И вижу розовые рощи, В пожаре дымном облака, И эти воды, где полощет Заря веселые шелка. Мой милый край, в угаре брани Тебе я вымолвил ― прости; Но и цветам воспоминаний Не много лет дано цвести. Какие пламенные строфы Напомнят мне мои поля И эту степь, где бродят дрофы В сухом разливе ковыля; Кто дали мглистые раздвинет ― Унылых лет глухую сень, ― И снова горечью полыни Дохнет в лицо горячий день; Набат станиц, орудий гулы, Крещенье первого огня, Когда судьба меня швырнула От парты прямо на коня. Нам всем один остался жребий, Нас озарил один закат, Не мы ль теперь в насущном хлебе Вкусили горечь всех утрат? Неискупимые потери Укором совести встают, Когда, стучась в чужие двери, Мы просим временный приют ― Своих страданий пилигримы, Скитальцы не своей вины. Твои ль, Париж, закроют дымы Лицо покинутой страны И беспокойный дух кочевий; Неповторимые года Сгорят в твоем железном чреве И навсегда, и без следа. Ужели все мы песни спели, И больше песен нам не петь? И много лет еще в отеле Из окон будем мы смотреть, Как над ребром соседней крыши, Дыша весной на город зря, В апреле медленней и выше Цветет парижская заря; Но в городском вечернем виде, С шестиэтажной высоты, Привыкший взор уже не видит Необычайной красоты. И в жидкой мгле весенней ночи, Из года в год, без перемен, Нам безысходный труд пророчит Горячий в небе Ситроен. Как далека от нас природа, Как жалок с нею наш союз; Чугунным факелом свобода Благословляет наших муз, И, славя несветящий факел, Земли не слыша древний зов, Идем мы ощупью во мраке На зовы райских голосов, И жадно ищем вещих знаков Не совершившихся чудес, И ждем, когда для нас Иаков Опустит лестницу с небес. И мы восторженной толпою, В горячей солнечной пыли, Уйдем небесною тропою От неопознанной земли. 1928 |
