Татьяна ЛАПШИНА Старые друзья Не встречаются в метро и на дороге, Не найдёшь в саду их, на скамье… Вот и чудится – мои друзья в берлоге Прячутся… Верней, в своей семье. Время их съедают дети, внуки, Жёны и суровые мужья. Тут, как говорится, не до скуки… Может, всех свободней нынче я? Всё ж порой мелькает в Интернете Имя позабытое, и вдруг Видишь фото: Он! И рядом – дети, Лицами совсем, как школьный друг! Долгожданный гость Травы встали в полный рост, Хорошо в лугах из ситца! Распевает пылко дрозд, Шмель целует медуницу… Долгожданный, милый гость, Здравствуй, северное лето! Как мы долго жили врозь, Без тепла, почти без света. Нам так грустно было – жуть! — В холод, в слякоть да в ненастье… С нами дольше ты побудь… Лето! Ты синоним счастья. Наивный георгин Негаданный пошёл осенний снег… На клумбе, посреди своих коллег, Красуется расцветший Георгин. Не нервничает только он один: «Подумаешь, – снежинки, как вода!» Не ведает малыш про холода. А рядом старый тощий Краснотал Качаться стал, как будто хохотал: «Не страшен снег тебе? Ну, что за вздор! Ты переменишь скоро разговор, Молоденький и глупенький цветок… Ты поумнеешь – дайте только срок!» Красиво умирать Актриса осень, хороша твоя игра! Сияет солнца-геликона медь, И скрипки плачут. Значит, время умирать. Но для тебя – раз плюнуть – умереть… Ах, как шурует ветер помелом, Но усмирить не в силах листопад… Нет счастья в будущем… И не было в былом. Есть наяву лишь этот дивный сад. Между прошлым и будущим Между нами и Прошлым – стена. Бейся лбом об неё и стенай — Нам никак за неё не попасть… Здесь любая беспомощна власть. А вот с Будущим наоборот — Нет на свете просторней ворот, И не хочешь туда, а войдёшь! Не помогут ни правда, ни ложь. Феликс ЛУКНИЦКИЙ Смиренный Рейн – в раскраске боевой Смиренный Рейн – в раскраске боевой… Медлительный Дунай в предместьях Вены… Сравниться ли им с вольною Невой, Идущею на Питер в клочьях пены?!. Когда балтийский ветер штормовой, Остановив могучее теченье, Её вздымает вровень с мостовой И рвёт деревья с ярым исступленьем, Когда, покрыв Васильевский водой, Залив подвалы, магазины, склады, Нева с какой-то удалью младой Из лимузинов строит баррикады… И, содрогаясь, в панике – мосты, Когда Нева, протиснувшись под ними, — С любым из них, казалось бы, на «ты», Но вряд ли хоть одно припомнит имя… Я видел реки трёх материков — И шире, и длинней, и полноводней. Но бунт Невы, восставшей из оков, — Что может быть безумней и свободней?!. Дверь бесшумно я открою
Дверь бесшумно я открою И тебя не потревожу, Чтобы ты могла спокойно Досмотреть последний сон. Все февральские метели На январские похожи, И все опытные вьюги Ночью дуют в унисон. Выйду очень ранним утром: Просыпаются трамваи, Свежий снег ещё искрится В жёлтом свете фонарей. И мелодия Глиэра Вдруг возникнет, согревая. После вьюги всё прекрасно — Мир становится добрей! Мошкой искусанные ноги Мошкой искусанные ноги Без йода сами заживут. И снова приключений боги На сплав неслышно позовут. На сплав по Мане и по Белой, По Ориноко, по Янцзы… С душой, счастливо оробелой, Как в предвкушении грозы. …И станет плот мальчишкой мчаться По траектории крутой, И будут реки отличаться Названьями и широтой. И будет кожа огрубелой, И щёк небритость чуть к лицу… А зов трубы на сплав по Белой — Как приглашение к венцу. Генриетта ЛЯХОВИЦКАЯ В эвакуации Бедой заброшены куда-то, Казалось, в пропасть, в пустоту, Остановились мы, прижаты Судьбой к Уральскому хребту. Далёк от взрывов и воронок Пути бездомного конец, И долго пули похоронок Искали адреса сердец. Остановились… И врастали В тяжёлый и голодный быт: Разутыми ногами стали На место тех, кто был убит, И стылые стволы валили В глухом заснеженном лесу, И до мозолей их пилили, Глотая жгучую слезу. Птиц взглядом провожали – вольных, Летящих к дому по весне, И ждали писем треугольных! — И на работе, и во сне. Освоились. Сроднились с местными, Смешали говор городской С их речью, сказками и песнями, С их радостью и с их тоской. И с карточками за продуктами Стояла очередь одна, И чёрным глазом репродуктора Смотрела на людей война. |
