Когда-нибудь они поймут бессмертное событие, свершившееся здесь, в прославленной Оппидомани, откуда во все века одна за другой исходили самые высокие идеи человечества. И впервые с тех пор, как возникло насилие, с тех пор, как человеческий мозг постиг исчисление времени, две нации, одна – отказываясь от победы, другая – смирив оскорбленную гордость, бросаются друг другу в объятия. Земля содрогнулась, вся кровь, все соки прилили к сердцу каждой твари. Союз и единение победили ненависть.
Борьба между людьми, кровопролитная борьба, отошла в прошлое. Отныне гигантский маяк пылает на горизонте грядущих бурь. Его величие ослепит взоры, покорит умы, воспламенит желания. И пусть люди, пройдя тернистый путь испытаний и горестей, придут в ту гавань, куда зовет их этот маяк, позлащая сиянием мачты и мирные ладьи.
Всеобщее ликование; люди кричат, обнимаются. Прежние враги подходят и окружают Ордэна. Граждане Оппидомани протягивают к нему руки. Он уклоняется от объятий и слагает пальмовые ветви к ногам Эреньена. Затем говорит, обращаясь к его вдове.
Во имя жизни и ее торжества, прошу вас, Клер Эреньен, показать двум ликующим народам того, в ком мы видим воплощение Жака Эреньена: его сына. (Протягивает руки, чтобы взять ребенка.)
Клер (останавливая его). Я сама найду в себе для этого силы.
(Встает.)
Оппидомань! Ты слышишь: в этот час,
Когда нас, наконец, надежда увенчала,
В преддверье новых дней, берущих здесь начало,
Двум нациям, забывшим свой раздор,
Превозмогая скорбь и осушая взор,
(обращаясь к толпе)
Вверяю сына. Пусть он по стопам отца
Идет – высокий долг исполнить до конца,
Пускай мечту осуществляет смело,
Которая отцом его владела.
Пусть будет он
Отныне посвящен
Грядущему, что к нам нисходит в ореоле
Восстанья, празднества, и радости, и боли,
Пред вами всеми, здесь, у древних стен,
Где спит последним сном великий Эреньен.
Клер некоторое время высоко держит сына, к которому протягиваются тысячи рук охваченной восторгом толпы; затем она передает ребенка Ордэну. И вдруг, истощив этим напряжением все силы, она, рыдая, припадает к телу Эреньена. Постепенно водворяется молчание.
Ле Бре. Все совершившееся ныне так прекрасно, так незабвенно, и такая глубокая связь объединила нас, что стыдно было бы думать о договоре и клятве! Перед лицом всего ненарушимого и святого, перед этим гениальным человеком, чье окровавленное тело и бессмертная душа вдохновляют и воспламеняют нас, мы свободно отдаем себя друг другу навеки!
Ордэн. Когда вчера, с пылающими сердцами и раскрытыми объятиями, мы вступили в город, меня изумляло то, что человек, все это создавший, является живым свидетелем своего триумфа. Такая победа требовала жертвы. Подумайте, при каких необычайных обстоятельствах Эреньен, один, без друзей, без защиты, добровольно подставил свой лоб, быть может, последней пуле, – и вы, как я, поверите, что смерть его связана с тайнами великих и необоримых сил.
Эно. Он низверг и растоптал старую власть, чье изображение еще высится на пьедестале. (Указывает на статую.)
Свистки, крики: «Вали ее на землю, вали!» Рабочие хватают ломы и взбираются на пьедестал.
Он уничтожил это гнилье: ее трусливых консулов, ее беззаконные законы, ее позорные обычаи, ее продажную армию.
Толпа. Долой ее! Долой!
Эно. Он освободил нас от ее воровских банков, от ее золота, парламентов и бирж, он убил все противоречия. А эта статуя глумится над его деяниями. (Указывает на статую.)
Толпа. Старая негодяйка!
– Проклятое чудовище!
– Продажная потаскуха!
Крики со всех сторон: «Долой ее! Долой!»
– Кинуть ее в сточную канаву!
– Ломай ее! Бей!
– Вали! Вали ее в грязь!
Голоса крестьян. Это она нас пожирала!
Голоса горожан. Это она нас позорила!
Голоса крестьян. Она была смертью!
Голоса горожан. Она была преступлением! (Со всех сторон.) Долой ее! Долой!
Рабочий (стоя на пьедестале, кричит окружающим). Берегись! Она падает!… Падает!
Под яростные крики толпы огромная статуя начинает качаться и падает. Мгновенье мертвой тишины. Затем Эно схватывает уцелевшую голову, поднимает и, пошатываясь под огромной тяжестью, молча бросает. Голова разбивается у ног Эреньена.
Городской ясновидец. А теперь пусть загораются Зори!
Морис Метерлинк
Пьесы
Непрошенная
Действующие лица
Дед – слепой.
Отец.
Дядя.
Три дочери.
Сестра милосердия.
Служанка.
Действие происходит в наши дни. Довольно темная зала в старом замке. Дверь направо, дверь налево и маленькая задрапированная дверь в углу. В глубине – окна с цветными стеклами, главным образом с зелеными, и стеклянная дверь, выходящая на террасу. В углу большие фламандские часы.
Горит лампа.
Три дочери. Сюда, сюда, дедушка! Садись поближе к лампе.
Дед. Здесь, кажется, не особенно светло.
Отец. Хотите на террасу, или посидим в этой комнате?
Дядя. Может быть, лучше здесь? Всю неделю шел дождь; ночи сырые, холодные.
Старшая дочь. А небо все же звездное.
Дядя. Это не важно.
Дед. Лучше побудем здесь – мало ли что может случиться!
Отец. Не волнуйтесь! Опасность миновала, она спасена…
Дед. По-моему, она плохо себя чувствует.
Отец. Почему вы так думаете?
Дед. Я слышал ее голос.
Отец. Но раз доктора уверяют, что можно не опасаться…
Дядя. Ты же знаешь, что твой тесть любит зря волновать нас.
Дед. Ведь я ничего не вижу.
Дядя. В таком случае надо положиться на зрячих. Днем она выглядела прекрасно. Сейчас она крепко спит. Выдался первый спокойный вечер – не будем же отравлять его!… Я думаю, что мы имеем право на отдых и даже на веселье, не омраченное страхом.
Отец. В самом деле, в первый раз после ее мучительных родов я чувствую, что я дома, что я среди своих.
