Перевод В. Давиденковой Снег Неутомимо снег идет, Среди равнин ложась, как длинные заплаты, Как длинные клочки унылой, бледной ваты, Любовью бедный, злобою богатый. Неотвратимо снег идет, Как маятника мерный ход, Как миг за мигом, снег идет. Снег падает, кружится, вьется, Ложится мерно на дома, Украдкой проникает в закрома, Снег падает и вьется, Летит упрямо в ямы и колодцы. Передник свой недобрая зима Вытряхивает над землею древней, И медленно ложатся на деревни Болезни, стужа, тьма. Мороз живет в крови, в костях, Нужда — в амбарах и клетях, Нужда и снег в сердца вползают. Вползает под навес беда, И стынут, коченеют, замерзают Сердца и очаги под коркой льда. У перекрестков, где слились дорог потоки, Как мертвецы, деревни одиноки; По берегам канав, каналов, рек Ракиты клонят веток сталактиты, По пояс погрузившись в снег; На косогорах, словно в землю врыты. Седыми мхами инея увиты. Старухи мельницы, как западни, встают; Под шквальным ветром, яростным и грубым, Столбы, подпорки, кровли, трубы Сражаться с ноябрем не устают, — А снег идет, идет, бесшумный и мохнатый, Среди равнин ложась клочками бледной ваты. Тяжелый снег как саван лег На всех развилинах дорог, Повсюду снег бесплодный, белый, Снег призрачный и омертвелый, Снег призрачный и неизменный, Кружащийся самозабвенно В безмерной темноте и холоде вселенной. Перевод Э. Линецкой Звонарь Как рев слепых быков среди тумана, Пронесся низко в ужасе ночном Вой урагана, И вдруг сверкнувшей молнии излом В собор ударил своевольно — И загорелась колокольня. Старик звонарь, крича от страха, Схватил веревки; бьет с размаха В набат, И звуки колокола в ночь летят, Отчаянные, грозовые, Врываясь ритмом в гул стихии. Собор Под призрачными небесами Огня кидает сноп живой, Вздымая над простором пламя. Весь город озарен ночной, Везде испуганные лица, Народ на улицах толпится, И стен дремавших чернота Вдруг в окнах кровью залита. Старик звонарь в простор полей безгласных Кидает меди звон, безумный и ужасный. Собор Растет, в ночи шатаясь темной, Охвачен пламенем огромным, Над ширью рек, полей, озер, И сорванные черепицы, Раскалены, летят, как птицы, В глухую тьму, в ночной простор. И, словно выхватив из тьмы строенья, Огонь в полете множит разрушенья. Церковный свод обрушился, и крест Свои надломленные руки Вдруг опустил под гнетом муки. Старик звонарь трезвонит что есть сил, Как будто бог его горит средь алых крыл. Собор, Взвивая пламени водоворот И руша с грохотом каменья, Горит. Огонь до башни достает, Где пляшет колокол, кричащий в исступленье. Толпа ворон и сов Слетаясь изо всех углов, В закрытые окошки бьется, Сгорая на лету, и в пустоту колодца Вдруг падает, сквозь дым и гром, Обугленным комком К ногам толпы, окоченевшей в страхе. Старик звонарь глядит, как пламя в вихре гула К колоколам уж руки протянуло. Собор Багряным кажется кустом, Чьих веток огненных цветенье Весь остов оплело в неистовстве своем. Огня гигантское растенье Вздымается до сводов голых, Где, с брусьев свесившись тяжелых, Колокола кричат в безумье, в исступленье. Старик звонарь звонит о том, что может пламя Похоронить его с колоколами. Собор Сквозь этот грохот, там, В дыму, ползущем по камням, Вдруг раскололся пополам. И смолкло все, притихло пламя. Оно не страшно уж домам. А башня черная слегка Качнулась, будто от толчка, И слышно было, как скачками Колокола, катясь с камнями, Гремя, вонзились в грудь песка. Старик звонарь уже был мертв. И колокол его собой Прикрыл, как крышкой гробовой. Перевод Вс. Рождественского
Могильщик Вдали, Где тис растет, где мертвецы легли, Там роет издавна могильщик ямы Безмолвно и упрямо. Вокруг него десяток дряхлых ив Горюет да еще цветы печали; Их низко ветра гнет порыв, Их дождь и буря укачали. Там ямы с кочками всю землю поделили. Могила лепится к могиле. Зимой на камнях иней серебрится. Июнь приходит, почву накалив, И слушает, дыханье затаив, Как смерть в могилах тихо копошится. Там с незапамятных времен Могильщик зарывает тупо Своих погибших чувств немые трупы. Путями скорбными в его приют Гробы дощатые везут, Везут к нему с утра, весь день, — Из городков, из деревень, Затерянных в полях без края, без границы, — И люди в трауре вослед Спешат, пока не меркнет свет, — А с утренней зарей все снова повторится. К могильщику со всех сторон Несется похоронный звон. Давно ль? И сам не помнит он, В гробах — тела его погибших грез. Вот жадные желанья в черный вечер И скорбь бог весть о ком. Вот капли слез, — Кровавым их дождем льняной покров отмечен. Воспоминания по траурным путям Бредут, ослепшие, сквозь годы, издалека, Чтоб страх ему вернуть, гнетущий и жестокий. Вот гордость — торс ее расколот пополам. Вот героизм его, не нужный никому. Вот мужество, чей стан согнулся от усилий. Вот бодрость жалкая — глазницами во тьму Ом уставилась, — а в них скопленье гнили. Могильщик смотрит, как в его приют Со всех сторон гробы везут. Вот мысли ясные — они еще в движенье, Но их уже постигло разложенье. Вот первая любовь его весны, Ио кроткие черты теперь искажены. Вот клятвы гордые перед самим собою, Но он их зачеркнул своей рукою. Вот воля острая, как молнии кинжал, — Ее, упавшую, в пыли он растоптал. Могильщик под унылый звон Готовит место похорон. Давно ль? И сам не знает он. Вот сон, пришедший в яркий миг забвенья, — Он волю дал ему в глухую ночь прозренья, Одел в крылатые и яркие одежды, Сорвав их на лету у огненной надежды. Послал его парить там, в выси недоступной, Гонясь за золотой победой неприступной, И сон, поднявшись ввысь, от неба оттолкнулся, Но тайны неподвижной не коснулся. Тяжелым заступом, безмолвно и упрямо, Могильщик, худ и утомлен, За ямой роет яму. Вот муки совести, и с ними мысль о тех, Кто виноват, кому не отпустил он грех. Вот тихие мольбы, безмолвные рыданья В глазах людей, — он их оставил без вниманья. Вот надругательства над тем, кто духом слаб, Кто перед ним стоял, склонившись точно раб. Насмешка едкая, взгляд, полный мрачной скуки, Когда к нему с мольбой протягивали руки. Могильщик, страстью опален, Скрывая боль, под мерный звон В сухой земле большие ямы Все роет, молча и упрямо. Вот страх перед лицом самоуничтоженья, Когда отходит смерть, но жить велит мгновенье. Вот преступление — его он тоже знал, — Тайком дотронулся и трепет испытал. Вот воля жесткая, свирепое решенье Жить тем, что самому внушает отвращенье. А вот сомнение и безграничный страх, Безумье в мраморных, безжизненных зрачках. Тоска томит, в ушах звенит, Несется звон со всех сторон… Объятый ужасом, упрямо Могильщик роет ямы. Он видит прошлые и нынешние дни. Его грядущее похитили они. Они руками гибкими зажали Живое сердце в нем и кровь его сосали. Они уже изъели плоть живую Его грядущего, глумясь и торжествуя, Испуганным глазам показывая труп, Желанья, что едва слетело с губ. Все громче, громче слышит он Тяжелый колокольный звон Там, в северной бескрайней стороне. О, если бы колоколов тех ложных На день один прервался звон тревожный! О, если бы в душевной глубине Гробы не громоздились, как во сне! Но люди, с горестной молитвой и слезами, К нему гробы приносят за гробами И, постояв перед горой с тремя крестами, Вновь продолжают путь упрямый: Везут гробы, несут на спинах, Вдоль пашен, вдоль столбов и вдоль заборов длинных, — И громы труб звучат в неведомых равнинах. Могильщик стар и одинок, Он видит бесконечный их поток, Ему одно осталось — примириться И прятать смерть свою в могилы по частицам. Рукою слабою втыкая в холм потом — Давно ли он забыл о том — Две перекладины крестом. |
