Взяв кошек, взяв худых собак, —
Бог весть куда, за шагом шаг,—
Во тьму по выбитой дороге
Народ из этих мест спешит,
Туманом пьян, бурьяном сыт.
Народ, как скопище бродяг,
Сегодня видит пред собой
Лишь бесконечность выбитой дороги.
У каждого на жерди белой
Платок с каемкой голубой,
Узлом завязанный платок, —
Рука устала, онемела,—
У каждого большой платок,
А в нем — надежды лоскуток.
Народ из этих мест бредет
Дорогой в никуда, вперед.
Стоит харчевня на пути;
Сегодня к ней не подойти:
Под сводом крыши водят мыши
И крысы хоровод.
Харчевню лихорадка бьет.
Прогнили балки потолка,
Крыльцо и стены плесень съела,
И на ветру окостенела
Ослизлой вывески рука.
Народ здесь робок и пуглив:
Крестом несчастье осенив,
Идет он в путь, дрожа.
Его душа давно остыла:
В ней головни чадят уныло,
Кресты из головней.
В бескрайней тишине на выбитой дороге
Колоколов далекий отголосок
Все громче, все слышней:
То кличут одинокие мадонны,
Как птицы позабытые, — печально
И монотонно.
Народ здесь робок и пуглив:
Ведь нет ни свечек, ни сердечек
Пред статуями возле нив;
Лишь иногда в немые ниши —
Все реже, медленней и тише —
Ложатся-розы и венки.
Народ из этих мест боится мглы полей,
И мертвой птицы у дверей,
И в озере луны двурогой…
Народ из этих мест пугается людей!
Народ из этих мест топорен,
Тяжеловесен, не проворен
И волей слаб, хотя упрям.
Живет он мелочно и скупо
И пересчитывает тупо
Свою нужду по медякам.
Как четки, протянулись годы;
От непогоды гибли всходы;
Под яростным нажимом рук
Пахал одни лишь камни плуг;
Народ зубами и ногтями на клочья землю рвал.
Взяв кошек, взяв худых собак,
Взяв птиц, нахохлившихся в клетках,
С нуждой соразмеряя шаг,
Чтоб рыться, не кривясь, в объедках,
Покинув кров и край родной,
Усталой, медленной толпой
Народ из этих мест бредет
Дорогой в никуда, во тьму, вперед.
Визжит и воет, ковыляя,
Держась за юбки матерей,
Орава грязная детей;
Не отрываясь и моргая,
Глядят беззвучно старики
На свой клочок земли любимой,
Которую глодали зимы,
И засухи, и сорняки;
Шагают парни по дороге,
Как плети руки, тяжки ноги,
Нет мужества и даже нет
Порыва к счастью давних лет,
Нет сил, чтобы ускорить шаг,
И сжать себя в тугой кулак,
И выпрямиться для борьбы
С угрюмой яростью судьбы.
Полей и пажитей народ
Сполна узнал несчастья гнет.
Под градом, ливнем, снегопадом
Тележки катятся вперед,
Размазывая день-деньской
Хребет разбитой мостовой.
Одни — как хрупкие скелеты;
На их оглоблях амулеты
Дрожат и дребезжат;
Другие жалобно визжат,
Как заржавелых ведер дужки;
На третьих — фонари и побрякушки;
Четвертые же длинноносы,
Как древние суда, а их колеса,
Где знаки зодиака уцелели,
Как будто целый мир везут к незримой цели.
За шагом шаг колеблют свой костяк
Усталые, больные клячи;
Возница вертится и чуть не плачет,
Похож на мельницу, которую с ума
Свела ночная тьма, —
Потом он наудачу
Швыряет камнем в небо, где маячит,
Как туча, воронье судьбы незрячей.
Народ из этих мест
Несчастен — и несет свой крест.
По глине, по пескам, минуя реки, рощи,
Замучены, понуры, тощи,
Бредут стада.
Их тоже вывела бог весть куда
Тугая плеть неурожая.
О камни спотыкаются бараны,
Быки ревут — к ним смерть плывет через туманы, —
Коровы тащатся, водянкой налитые,
Соски их вялы, как мешки пустые,
К бокам ослов, изъеденных паршою,
Раскинув руки, смерть приникла головою.
Из этих мест народ и скот
Бредет дорогой старой,
Которая в ночи ведет
Вокруг земного шара.
Бредет народ со всех сторон
Сквозь сумрак судеб и времен.
Вдоль нив, лугов, селений нищих,
Спокойно спит лишь на кладбищах,
Спускается из лога в лог
По петлям траурных дорог,
Зимою, осенью, весной,
Не ведающей сна толпой,
Из никуда и в никуда.
А между тем вдали,
Где дымный небосвод спустился до земли,
Там, величавый как Фавор
[13],
Днем серый, вечером багровый как костер,
Далеко щупальца присоски простирая,
Людей равнин маня и опьяняя,
Одетый в мрамор, в гипс, и в сталь, и в копоть, и в мазут, —
Встал город-спрут.
