Перевод Мих. Донского Исступленно Пусть ты истерзана в тисках тоски и боли И так мрачна! — но все ж, препятствия круша, Взнуздав отчаяньем слепую клячу воли, Скачи, во весь опор скачи, моя душа! Стреми по роковым дорогам бег свой рьяный, Пускай хрустит костяк, плоть страждет, брызжет кровь! Лети, борясь, ярясь, зализывая раны, Скользя, и падая, и поднимаясь вновь. Нет цели, нет надежд, нет силы; ну так что же! Есть ненависть, что ржет под шпорами судьбы; Еще ты не мертва, еще в последней дрожи Страданье под хлыстом взметнется на дыбы. Проси — еще! еще! — увечий, язв и пыток, Желай, чтоб тяжкий бич из плоти стон исторг, И каждой порой пей, пей пламенный напиток, В котором слиты боль, и ужас, и восторг! Я надорвал тебя в неистовой погоне! О кляча горестей, топча земную твердь, Мчи одного из тех, чьи вороные коми Неслись когда-то вдаль, сквозь пустоту и смерть! Перевод Мих. Донского Осенний час Да, ваша скорбь — моя, осенние недели! Под гнетом северным хрипят и стонут ели, Повсюду на земле листвы металл и кровь, И ржавеют пруды и плесневеют вновь, — Деревьев плач — мой плач, моих рыданий кровь. Да, ваша скорбь — моя, осенние недели! Под гнетом холода кусты оцепенели, И вот, истерзанны, торчат в пустых полях Вдоль узкой колеи, на траурных камнях, — Их рук — моих, моих печальных рук размах. Да, ваша скорбь — моя, осенние недели! В промерзшей колее колеса проскрипели, Своим отчаяньем пронзая небосклон, И жалоба ветвей и карканье ворон — Стон сумрака — мой стон, затерянный мой стон. Перевод Г. Шенгели Голова На черный эшафот ты голову взнесешь Под звон колоколов — и глянешь с пьедестала. И крикнут мускулы, и просверкает нож, — И это будет пир, пир крови и металла! И солнце рдяное и вечера пожар, Гася карбункулы в холодной влаге ночи, Узнают, увидав опущенный удар, Сумели ль умереть твое чело и очи! Зло величавое змеей в толпу вползет, В толпу, — свой океан вокруг помоста славы Смирившей, — и она твой гроб, как мать, возьмет, Баюкать будет труп кровавый и безглавый. И ядовитее, чем сумрачный цветок, Где зреет ярче яд, чем молнии сверканье, Недвижней и острей, чем впившийся клинок, Властней останется в толпе воспоминанье. Под звон колоколов ты голову взнесешь На черный эшафот — и глянешь с пьедестала, И крикнут мускулы, и просверкает нож, — И это будет пир, пир крови и металла. Перевод В. Брюсова Из книги «Черные факелы» (1891) Законы За веки сомкнутые спрятавшимся взглядом Громады черные строений вижу я, Что некий рок воздвиг и понаставил рядом, Как образ вечности в тоске небытия. Здесь, в лабиринте их, среди угрюмых башен, Юриспруденции торжественный гранит Людьми придуманных законов воплотит Прямоугольный смысл, который хмур и страшен. А гордость медных плит и бронзовых столбов Выносит в холоде надменного бесстрастья Решения о том, какая для умов И для сердец простых потребна мера счастья. Как право твердое, стоят ряды колонн, И купол, всех вершин уверенней и выше, На них покоится несокрушимой крышей, Извечен, холоден и в небо устремлен. Когда же вечером струится кровь заката Из-под давящих туч и все полно угроз, — Седой догматики твердыни и палаты Какой-то роковой исследуют вопрос. И думать не хотят, отверсты ли зрачки Их бога смутного в вечерний этот час И не закрыл ли он когда-то зорких глаз Не от усталости, а просто от тоски. Перевод Н. Рыковой Мятеж Туда, где над площадью — нож гильотины, Где рыщут мятеж и набат по домам! Мечты вдруг, безумные, — там! Бьют сбор барабаны былых оскорблений, Проклятий бессильных, раздавленных в прах, Бьют сбор барабаны в умах. Глядит циферблат колокольни старинной С угрюмого неба ночного, как глаз… Чу! бьет предназначенный час! Над крышами вырвалось мстящее пламя, И ветер змеистые жала разнес, Как космы кровавых волос. Все те, для кого безнадежность — надежда, Кому вне отчаянья радости нет, Выходят, из мрака на свет. Бессчетных шагов возрастающий топот Все громче и громче в зловещей тени, На дороге в грядущие дни. Протянуты руки к разорванным тучам, Где вдруг прогремел угрожающий гром, И молнии ловят излом. Безумцы! Кричите свои повеленья! Сегодня всему наступает пора, Что бредом казалось вчера. Зовут… приближаются… ломятся в двери… Удары прикладов качают окно, — Убивять — умереть — все равно! Зовут… и набат в мои ломится двери! |
