Перевод Г. Шенгели Ноябрь Вот листья, цвета гноя и скорбей, — Как падают они в моих равнинах; Как рой моих скорбей, все тяжелей, желтей, — Так падают они в душе моей. Лохмотьями тяжелых облаков Окутавши свой глаз слепой, Проник, под ветра грозный вой, Шар солнца, старый и слепой. Над илом ивы чуть видны; в туманы, Мелькая, черные уносятся бакланы, И льется крик их, долгий, точно вечность, Однообразный, — в бесконечность. О, эти листья, что спадают, Спадают; О, этот бесконечный дождь И этот вой средь голых рощ, Однообразный, рвущий все в душе! Перевод Г. Шенгели Где-то там Блаженство тишины и ладан ароматный, Плывущий от цветов в закатный час глухой, И вечер медленный, прозрачный, необъятный На ложе золотом покоится с землей Под алым пологом, — а тишина все длится! Блаженство тишины, и облаков простор, И жемчуг островов, и берег серебристый, Коралл и перламутр, а дальше, в выси чистой, Неуловимых звезд в листве мелькнувший взор; На небесах река молочная струится В неведомую даль, в недостижимость сфер, Чтоб, оторвавшись, ускользнуть В похожий на любовь палящий тихий путь, Ушедший в дым легенд, как плаванье галер. Перевод Б. Томашевского Из книги «Вечера» (1888) Человечество Распятые в огне на небе вечера Струят живую кровь и скорбь свою в болота, Как в чаши алые литого серебра. Чтоб отражать внизу страданья ваши, кто-то Поставил зеркала пред вами, вечера! Христос, о пастырь душ, идущий по полянам Звать светлые стада на светлый водопой, Гляди: восходит смерть в тоске вечеровой, И кровь твоих овец течет ручьем багряным… Вновь вечером встают Голгофы пред тобой! Голгофы черные встают перед тобою! Взнесем же к ним наш стон и нашу скорбь! Пора! Прошли века надежд беспечных над землею! И никнут к черному от крови водопою Распятые во тьме на небе вечера! Перевод В. Брюсова Под сводами Сомкнулись сумерки над пленными полями, Просторы зимние огородив стеной. Скопленья звезд горят в могильной мгле ночной; Пронзает небеса их жертвенное пламя. И чувствуешь вокруг гнетущий медный мир, В который вплавлены громады скал гранитных, Где глыба каждая — каких-то первобытных Подземных жителей воинственный кумир. Мороз вонзил клыки в углы домов и башен, Гнетет молчание. Хотя б заблудший зов Донесся издали!.. Бой башенных часов Один лишь властвует, медлителен и страшен. Ночь расступается, податлива как воск, Вторгаются в нее безмолвие и холод. Удары скорбные обрушивает молот, Вбивая вечность в мозг. Перевод Мих. Донского Холод Огромный светлый свод, бесплотный и пустой, Стыл в звездном холоде — пустая бесконечность, Столь недоступная для жалобы людской, — И в зеркале его застыла зримо вечность. Морозом скована серебряная даль, Морозом скованы ветра, и тишь, и скалы, И плоские поля; мороз дробит хрусталь Просторов голубых, где звезд сияют жала. Немотствуют леса, моря, и этот свод, И ровный блеск его, недвижный и язвящий! Никто не возмутит, никто не пресечет Владычество снегов, покой вселенной спящей. Недвижность мертвая. В провалах снежной тьмы Зажат безмолвный мир тисками стали строгой, — И в сердце страх живет пред царствием зимы, Боязнь огромного и ледяного бога. Перевод Г. Шенгели Соломенные кровли Склонясь, как над Христом скорбящие Марии, Во мгле чернеют хутора; Тоскливой осени пора Лачуги сгорбила кривые. Солома жалких крыш давно покрылась мхом, Печные покосились трубы, А с перепутий ветер грубый Врывается сквозь щели в дом. Склонясь от немощи, как древние старухи, Что шаркают, стуча клюкой, И шарят вкруг себя рукой, Бесчувственны, незрячи, глухи, Они запрятались за частокол берез; А у дверей, как стружек ворох, — Опавшие лисгы, чей шорох Заклятий полон и угроз. Склонясь, как матери, которых гложет горе. Они влачат свои часы В промозглой сырости росы На помертвелом косогоре. В ноябрьских сумерках чернеют хутора, Как пятна плесени и тленья, О, дряхлой осени томленье, О, тягостные вечера! Перевод Мих. Донского |
