Появляется сельский ясновидец. Он напевает, подражая движениями полету воронов пожара.
Сельский ясновидец
Бегут, бегут леса, равнины мчатся в дали,
И буря встала в золотой пыли,
Подъемлются кресты на полюсах земли,-
Для Красных Воронов дни торжества настали.
Они, как призраки, теснятся на домах,
Их перья в зареве щетинятся, как пики,
И, крылья черные раскрыв во весь размах,
По крышам, каркая, кружит их табор дикий.
Неисчислимою зловещею ордой
Они летят, как вестники пожара,
Как тени, вставшие из глубины земной,
Чтоб сеять ужасы вокруг земного шара.
Прохожий, голову не смея повернуть,
За ними искоса следит оцепенело;
Их клюв вонзается, как нож, в земную грудь,
Чтобы взрывать, и разрывать,
И потрошить пласты земного тела.
И гибнут семена, и засыхают злаки,
Скирды горят блуждающим костром,
И языки огня перебегают грозно
И лижут свод небес – и кажутся во мраке
Кобыл окровавленных табуном.
Смерть предреченная пришла.
Гремят колокола!
Земле, носящий плод, назначен жребий бренный,
Смерть предреченная пришла.
Гремят колокола! Гремят колокола!
Споем отходную вселенной.
Дядя Гислен. Да, да! Он прав, этот ясновидец, этот безумец, над которым все издевались, над которым издевался я сам и которого я никогда не понимал! Да, теперь на все проливается ужасный свет. (Указывает вдаль.) Он это давно предсказывал. А мы – все остальные – цеплялись за старые призраки и пытались нашим бедным маленьким здравым смыслом преградить путь грозным колесам судьбы.
Толпа деревенских парней, батраков, рабочих, скотниц, нищенок несет на носилках Пьера Эреньена. Их сопровождает кюре. Умирающий показывает знаками, что невыносимо страдает, и просит остановиться.
Жак Эреньен. Сюда, мои друзья! Кладите его осторожней. (Помогает несущим; затем, как бы обращаясь к самому себе.) Бедный старик! Бедный старик! Тебе не суждено умереть, как умер твой отец, в своей постели! О, войны, войны! Их нужно ненавидеть ненавистью твердой, как алмаз!
Пьер Эреньен. Эреньен! Эреньен!
Жак Эреньен. Я здесь, отец, подле тебя, перед твоими глазами, близ твоих рук. Я здесь, подле тебя, как при жизни матери, так близко от тебя, что слышу каждое биенье твоего сердца. Ты видишь меня? Чувствуешь ли, что я по-прежнему люблю тебя?
Пьер Эреньен (коснеющим языком). На этот раз – конец! Ты уже не успеешь перевезти меня к себе, в Оппидомань. Я счастлив, вокруг меня родные равнины. Прошу тебя о милости: позволь старому кюре подойти ко мне.
Жак Эреньен. Отец мой, любое желание, любая воля твоя будут исполнены. Я должен уйти?
Пьер Эреньен. Исповедоваться можно только наедине.
Эреньен отходит в сторону. Кюре приближается. Дядя Гислен робко подходит к трибуну, желая с ним поговорить, покуда совершается исповедь.
Дядя Гислен. Господни Эреньен, я вижу, вы добры по-прежнему… а я считал вас не таким. Вы – главный человек в Оппидомани, и на наших фермах часто заходил разговор о вас… Мои сыновья за вас заступались… Быть может, они и правы… Но теперь, когда деревня умерла, откуда, скажите мне, придет к нам жизнь? Где найти уголок, чтоб посеять зерно и вырастить пшеницу? Где найти пядь земли, не отравленную дымом, нечистотами, ядом и войной? Скажите… Скажите!
Эреньен молчит. Все его внимание обращено на отца. Когда Гислен кончает говорить, он едва пожимает плечами.
Пастух (медленно приближаясь к Эреньену). Жак, ты узнаешь меня?
Жак Эреньен. Как, ты жив еще, старый пастух! (Сильно взволнованный, целует его.)
Пастух. Я много лет провел вдалеке отсюда, я видел новые, чудесные страны. Вот так уходишь, скитаешься изо дня в день, из края в край, и потом, вернувшись, видишь, как умирают люди.
Пьер Эреньен. Простите меня все, кого я оскорбил.
Кюре. Не тревожься,- ты жил христианином и будешь спасен. (Отпускает ему грехи.)
Жак Эреньен (подводя пастуха к умирающему). Отец, это пастух со Звенящих полей; ты знаешь его; он самый старый из твоих слуг и друзей.
Пьер Эреньен (долго смотрит на пастуха и, внезапно узнав его, схватывает за руку и притягивает к себе. Довольно твердым голосом). Когда я умру, пастух, ты истребишь все старые семена. Они покрыты вредной пылью, они изъедены, они заплесневели. Не с ними торжественно обручится земля. А ты, побывавший всюду, ты посеешь на моем поле, на моей ниве новые семена – живые, свежие, прекрасные семена, которые ты видел в девственных землях.
Пауза. Пастух наклоняется и становится на колени. Нищие и носильщики делают то же самое.
А теперь поверните меня к солнцу.
Его просьбу исполняют, но на западе, где в это мгновение заходит солнце, вся местность озаряется кострами пылающих деревень; их горячее дыхание обдает умирающего.
Крестьянин (указывая на Пьера Эреньена). Отсветы пожара пробегают по его лицу.
Второй. Видно, он к огню и повернулся!
Третий (к тем, кто помогает Пьеру Эреньену). Осторожней… осторожней… лучше ему не видеть пламени.
Четвертый. Поверните его направо.
Пятый. Сюда… сюда… Направо… Направо…
Но старик, судорожно цепляясь за носилки, остается в том же положении, обратив лицо к закату и пожару.
Шестой. Бедный!… Если бы он знал!
Пьер Эреньен (почти угасшим голосом). Жак Эреньен, подойди ко мне, подойди поближе. Я хочу умереть, касаясь руками (гладит его) и видя перед собой… то, что я люблю больше всего на свете… Я был словно одержим тобой… Я никогда не отрекался от тебя, почти благословлял страдания и горести, которые ты причинял мне. Да, я любил тебя, и еще я обожал землю. Я жил вместе с солнцем – оно было моим зримым богом. Умри я ночью, в его отсутствие, я счел бы себя наказанным. К счастью, оно предо мной, и я протягиваю к нему руки. (Приподнимается по направлению к пожару.) Я его больше не вижу, но по-прежнему чувствую его благодетельный, победный свет…
