Амир показал мне задание из популярной рубрики книги «Проверь себя»:

«Некий человек составил завещание:

2/17 части своего имущества — жене, 31,88 % от оставшегося — старшему сыну, 49/101 оставшейся доли — второму сыну, а остаток — дочери, которая получила 71,307 15/33 лиры. Сколько досталось каждому из наследников?»

Надо признать, что завещатель страдал тяжелыми психическими отклонениями или просто хотел отомстить членам семьи после своей смерти. И тем не менее, у наследников не было выхода, кроме как решать вручную на пальцах всю эту задачу.

— Сынок, — пытаюсь я придумать выход, — ты должен выполнять все эти математические действия с карандашом и бумагой.

— Зачем же работать лишнее?

— Потому что не всегда у тебя будет такой прибор в пределах досягаемости. А что ты будешь делать, если батарейки кончатся?

— Куплю новые.

— А в субботу?

— Одолжу компьютер у Гили.

— А если его нет дома?

— Тогда возьму у тебя.

Он рыжий, этот ребенок. К тому же, у каждого из его друзей есть как минимум один калькулятор в доме. Идиоты-родители привозят их в карманах пальто, используя таможенные льготы. Они, сами того не подозревая, воспитывают в стране новое поколение, которое не сможет делить ни на каком языке, поколение транзисторной пустыни.

Лично я решил воспитательную проблему одним взмахом руки. То есть одним дождливым днем я выронил прибор. Может, это было нарочитое действие, по Фрейду. Во всяком случае, японское чудо грохнулось на пол и разбилось на кусочки. Вместо дробей все оказалось раздробленным. Я немного поругал себя за это, а потом кровь застыла у меня в жилах. Я клянусь читателю разными вещами, что в машинке не было ни

одного колесика, а

только совершенно плоские платы с разными отпечатанными на них узорами. И это ничтожество без колесиков в доли секунды совершает сложнейшие арифметические действия, от которых у меня, писателя с положением в обществе, седеют волосы оптом и в розницу. Как же оно это делает, черт бы его побрал?

Я их побаиваюсь. Маленький чертик живет в этих компьютерчиках, в этом нет сомнений.

Но молодежь не боится. Во всяком случае, Амир воспринял известие о крушении прибора с подозрительным спокойствием. Женушка подтердила мои худшие предположения:

— Эфраим, у Амира есть свой калькулятор!

Война дробей перешла в подполье. Мы провели тщательный обыск в комнате Амира и ничего не нашли. Жена уверяет, что у них в школе есть тайник, где они прячут машинки. Кроме того, сейчас изобрели такие крохотные калькуляторы, что их можно даже в ухо вставлять. Во всяком случае, в последнее время Амир стал отличником по математике и улыбается, как последняя Мона Лиза. Может, он и прав, будущее принадлежит компьютерам и крошкам. Мне не остается ничего, кроме как ругаться про себя по-венгерски. Я уже тоже не умею делить.

Звонок посреди «Коломбо»

Положение таково: симпатичный архитектор убил под прикрытием утреннего тумана старика Мака О'Хару, потому что подрядчик выступал против высоты небоскреба, который он строил. Однако сыщик Коломбо обнаружил в сценарии, что преступник без ума от музыки, и вышел на след убийцы. Телевизор в нашем доме просто-таки трясся от внутреннего напряжения, и все мы грызли ногти до их печального конца. Подозрение пало на блондинку — жену трупа, но мы, зрители, знали, что она невиновна, потому что случайно были свидетелями убийства. И что же? Коломбо сделал вид, будто…

Трррр!

Рукой до телефона не дотянуться. Черт возьми, кто это звонит посреди «Коломбо»? Мы встаем, сваливаем в темноте два кресла, трясущимися от напряжения руками поднимаем трубку, не отрывая взгляда от Коломбо…

— Да!

— Алло! — слышится голос многострадальной старушки. — Я не мешаю вам?

— Да!

— Я — мать Гади.

— Да!

— Гади Винтерница из Нагарии.

Симпатичный архитектор насмехается над Коломбо, ибо режиссер обещал ему, что у него есть надежное алиби. К тому же он заигрывает с блондинкой. Куда же архитектор спрятал труп подрядчика? — вот вопрос, который занимает в эти минуты весь город.

— Да, — хриплю я в трубку, — куда?

— У меня к вам большая просьба, господин. Еще когда мы жили в Бат-Яме на улице Солдат Тита Шестого, мой покойный муж говорил, что если мне когда-нибудь понадобится добрый совет от умного человека, так чтоб я обращалась только к вам, как к карикатуристу и другу Гади.

Кто такой этот Гади? И куда он дел труп, черт побери?!

— Меня предупреждали, что вы высокомерный и противный человек, но я сказала, что это не так. Он помогает, если может, только он вечно занят своими рисунками, вот что я сказала, алло!

— Алло! Кто это?

— Это мать Гади Винтерница, алло! Я не хотела вам мешать, но мой зять сказал утром, что надо на него нажать, ну, вы же знаете, как это у нас делается, не говоря уже о правительстве вообще. Если б мой муж был жив, так я бы ни за что, но я одна сейчас, совсем одна, и все как от стенки. Так вы мне скажите — сейчас стоит или нет?

Я не уверен, что она говорила именно это, но так воспринимается подобный разговор человеком с дрожащими руками, занятым выше головы лихорадочным обыском у архитектора, убившего старика Мака О'Хару…

— Да, — дышу я в трубку, — алло!

— Так я спрашиваю — стоит ли мне все-таки обновлять?

— Есть соучастники?

— Чего?

— У архитектора.

— Алло, — она повышает голос, — это госпожа Винтерниц говорит, мать Гади, алло!

Убийца на экране чувствует, что триллер подходит к концу, но он все же не отчаивается. Пока труп не нашли, у Коломбо нет доказательств против него.

Я уверен, что архитектор спрятал труп старика Мака О'Хары в фундаменте небоскреба и залил его бетоном…

— Алло, — взывает госпожа Винтерниц в некоторой панике, — какой бетон, извините, алло?

— А с кем вы, собственно, хотели поговорить?

— С господином карикатуристом из газеты, алло, это вы?

— Я вы.

— Так скажите мне, пожалуйста, обновлять или нет?

— Кто-то этим занимается?

— Да, Ошер.

Ошер, чтоб тебя… Дела начинают усложняться. Здесь, без сомнения, какая-то принципиальная ошибка, вроде первородного греха: когда г-жа Винтерниц спросила меня вначале, могу ли я помочь человеку, мне надо было ответить: «Ни в коем случае, госпожа!»

А теперь мое еврейское сердце терзает меня адскими муками. К тому же Коломбо уже приказал разбирать все огромные бетонные столбы, чтобы обнаружить труп подрядчика. А рядом стоит Ошер и цинично над ним насмехается. То есть архитектор, а не Ошер.

— Позвоните мне после праздников, госпожа, — бормочу я в трубку, — я был очень рад…

— Погодите, алло. Так я же уже говорила, что утром он должен ехать.

— Кто?

— Ошер.

Перед моими глазами происходит тяжелая человеческая драма, преднамеренное убийство, а я должен заниматься Ошером, чтоб его… Ненавижу его. Сволочь. Сыщик Коломбо гонится за машиной архитектора и расходует много горючего. Когда появляется китаец-киллер, я вынужден положить бормочущую трубку на стол. Есть же предел. Пусть себе архитектор вместе с госпожой Винтерниц едут, куда хотят. То есть не архитектор. Ошер. Чтоб его… Труп Мака О'Хары заперт в багажнике машины, могу спорить на любую сумму…

— Алло! Алло! Алло!

Глас вопиет со стола. Я поднимаю брошенную трубку:

— Алло! Кто это?

— Это мать Гади Винтерница, алло, я не мешаю?

Говорят, эскимосы оставляют старых женщин на льду, приходят тюлени и съедают их. Эти ребята знают, что делают, это такой фольклор или что-то в этом роде. У меня наступает полное расщепление личности между Коломбо, Ошером, чтоб его, и эскимосами. В последнюю минуту на площадке зажигаются прожектора, и подлый убийца попадает в расставленную ловушку. Вот твой конец, голубчик! Ты очень хорошо все спланировал, но Коломбо умен, как Гади. То есть не как Гади, как черт. Говорят, что у него один глаз стеклянный, у этого Коломбо. Но именно поэтому он такой человечный, это замечательный артист, как его?