Мы с женой сидим, пораженные тяжелой депрессией. Кто же мог такое с нами проделать?

— Погоди, — вспоминает жена, — когда в понедельник Акива Пиклер разговаривал со своей сестрой, он говорил по-итальянски…

А я подозреваю именно Феликса Зелига, моего соседа с сомнительным характером, который однажды безлунным вечером появился в нашем жилище и попросил разрешения сделать несколько срочных звонков, ибо, как он утверждал, его телефон был отключен. Женушка внесла в список подозреваемых и неизвестного техника по холодильникам, который пришел вдруг по окончании рабочего дня нанести контрольный визит нашему холодильнику и спросил: нельзя ли позвонить в контору? По-видимому, его контора находится в Филадельфии…

Человеческая подлость настолько меня возмутила, что через несколько дней я, в рамках обычной дружеской встречи в доме Шпиглеров, обзвонил своих родственников, рассеянных по всем четырем сторонам света, и даже позвонил в Пентагон, чтобы узнать, все ли там в порядке. В конце удачной серии звонков я вдруг почувствовал, что кто-то на линии подсоединился к нам, и мне стало совершенно ясно, что г-жа Шпиглер, обладающая болезненной подозрительностью, взяла трубку на кухне, чтобы следить за мной. Я тут же перешел на иврит и бодро и четко отрапортовал:

— Ладно, тогда я завтра приду забирать машину…

Я тут же бросил трубку, оставив моего тестя в Кардиффе в немалом замешательстве. Когда я вернулся в общество, госпожа Шпиглер просверлила меня взором, преисполненным жадности, но я ответил ей гордым спокойным взглядом, ибо точно знал, что она ничего не сможет доказать — ведь именно невозможность что-либо доказать и способствует сегодня развитию международных связей.

* * *

И все же, на всякий случай, с некоторых пор на нашей двери висит табличка с информацией к размышлению: «Прием гостей с 7 утра до 19 вечера. Кроме того, телефон у нас сломан, а собака кусается. Лучше мы к вам зайдем».

Срочная хвалебная песнь

Телефонный звонок ранним утром звенел особенно звонко.

— Алло, — послышался голос нервного мужчины, в котором все же звучали нотки элементарной вежливости, — мне нужно срочно встретиться с вами с глазу на глаз.

— А в чем дело? — поинтересовался я.

— Это не телефонный разговор.

До этого момента начало было обычным, как у двух опытных шахматистов.

— Я очень сожалею, — перешел я к испытанной сицилианской защите, — но таких звонков я получаю дюжину в день. А после «неотложной встречи» выясняется, что мне просто хотят заказать речь для бар-мицвы[10] какого-нибудь Авигдора…

— Господин, — оборвал меня собеседник, — неужели вы думаете, что я стал бы вас беспокоить в столь ранний час по

таким

пустякам?

Он представился. Это был достаточно известный человек, с известными средствами, вращающийся в известных кругах. Интонации его взволнованного голоса говорили об уникальности случая. Я положил трубку, поспешно почистил зубы, поймал такси и помчался со скоростью раза в два выше той, что хватило бы для штрафа, к месту проживания моего собеседника. Он ждал у входа в дом с видимым нетерпением.

— Я объясню, в чем дело, не теряя времени, — сказал он, подымаясь по лестнице, — я не могу себе позволить терять ни минуты. Речь идет о моем сыне Авигдоре. Через несколько дней у мальчика бар-мицва, а у него еще нет праздничной речи…

Я остановился в районе второго этажа:

— Так я и знал!

— Я просто очень хотел, чтобы мы встретились, — оправдывался отец, — мальчик нас обожает и мечтает поблагодарить наилучшим образом за все то добро, что мы дали ему в течение счастливой жизни.

— Так почему бы ему самому не написать слова благодарности?

— У него нет времени.

Ближе к третьему этажу выяснилось, что срочно необходимо прочувствованное семейное славословие, в котором между строк звучало бы биение сердца взволнованного ребенка.

— Лучше в стихах, — объяснил отец, тяжело дыша, — как вы пишете каждую неделю в «Едиот Ахронот»[11]. А если вы настаиваете на получении гонорара, то мы найдем способ решить этот вопрос. Деньги — не главное, я надеюсь. Главное — срочность.

Я не мог отказать. Он готов был разрыдаться. И к Авигдору я чувствовал симпатию.

— Когда вам это нужно?

— Вчера, — ответил он с интонацией легкого порицания, — мы уже опоздали.

— К сожалению, мне нужно как минимум два дня…

Мой подзащитный содрогнулся всем телом, будто его по лицу кнутом ударили.

— Нет, — обхватил он меня, — ребенок еще должен выучить текст наизусть. К вечеру, умоляю, закончите к вечеру…

Он жутко страдал. Желтая пена появилась у него в углах рта. Я опасался за его здоровье. Мы прошли молча несколько ступеней.

— Ладно, — сказал я, — до девяти вечера…

— Нет, я прошу вас — восемь тридцать! Восемь тридцать!

Он пытался поцеловать мне руку. Он был как пьяный. Проводил меня до самых ворот.

— Ну, бегом, — выкрикнул он и поднял восемь пальцев, умоляя — до восьми, пожалуйста, до восьми…

Дома жена сказала, что был срочный звонок насчет возможности закончить в 7.15. Заказав ей кувшин особо черного кофе, я принялся за работу. Я попытался представить себе мир современного подростка, привязанного к родителям всеми фибрами своей маленькой души. Ну как он может их поблагодарить,

как?

Первая записанная мною версия была, пожалуй, суховата, однако не лишена интересных моментов:

На этом этапе принесли цветы. Отец присовокупил к букету записочку с позолоченным краем: «С огромной любовью, до 7.30, если можно!».

Я снова взялся за стило:

Мне немного мешало, что его зовут Авигдор, как всех. Вот если б его звали, к примеру, Имануил, можно было бы подобрать гораздо больше рифм, не говоря уже об имени Эфраим. Но такова жизнь, всегда что-нибудь не так.

Звонок телефона нарушил лирическую атмосферу.

— Умоляю — в пол-восьмого! — прошептал мой подзащитный. — Есть уже что-то готовое?

Я продекламировал в трубку обе версии. Реакция была несколько сдержанной:

— Ребенок обожает нас сверх всякой меры. В семь двадцать можно надеяться?

— Посмотрим, у меня есть покрытие на пятьдесят пять процентов.

Я выключил телефон. Так работать нельзя, мне нужна тишина. Вариант № 7 вышел из-под моих рук уже в соответствии с нужной пропорцией:

В четыре пришла телеграмма: «Больше сердца больше ритма закончить в 7.15 умоляю».

На этой стадии я почувствовал себя довольно-таки выжатым. К пяти часам у меня появилась некая неосознанная ненависть к примерным родителям, да и Авигдор тоже порядком утратил свой блеск. Это выразилось в сомнительной 18-й вариации: