Я предложил ему взять такси, доехать до столицы и поговорить с автором распоряжений лично.
— Госпожа, — скажем мы, — проверьте еще раз ваши данные!
— С ней невозможно разговаривать, — рыдал С. Зелигман, — эта машина — самая загруженная во всем районе, ею пользуются и для предсказания погоды, и для толкования снов…
И все же он позвонил на склад отдела в Яффо и велел приостановить продажу моего холодильника до дополнительных распоряжений. Холодильник был продан в тот же вечер на аукционе за 19 лир наличными, как стало ясно из «Информации о состоянии счета», которая была прислана мне без всяких проволочек на следующий же день компьютером. Мой долг сократился до 219 993.11 лир, которые необходимо было внести в течение 7 дней, если же тем временем…
Я прождал Зелигмана в конторе больше часа. Он носился по городу со своим адвокатом, переписывая холодильник на имя жены, и поклялся мне, что если когда-нибудь освободится из объятий компьютера, то ни за что не станет брать ничего под свою ответственность. Я спросил его: а что же будет со мной?
— Не знаю, — ответил начальник, тяжело дыша, — иногда случается, что компьютер забывает про кого-нибудь на целые месяцы. Будем надеяться…
Я сказал, что не могу надеяться на чудо, я стою двумя ногами на земле и хочу решить это дело раз и навсегда.
— Ваше право, — сказал начальник.
После коротких, но бурных переговоров мы пришли к соглашению, что я погашу долг за ремонт моей гавани в 12 месячных платежей. Я подписал обязательство, и мы послали срочную информацию об этом в Иерусалим, чтобы спасти из моих вещей то, что еще удастся…
— Это максимум того, что я мог сделать, — оправдывался начальник Зелигман, — надеюсь, через пару лет персонал все же овладеет компьютером, но пока, к сожалению…
— Ничего, — утешил я его, — не все сразу.
Первый чек на 11 666.05 пришел мне на дом вчера. Вместе с чеком Минфина пришло официальное извещение от Зелигмана, написанное кривыми печатными буквами, о том, что это — первый платеж из суммы в 219 993.11 лир, начисленной мне в Иерусалиме 15 числа месяца швата 5665 года. Я сообщил жене, что теперь мы обеспечены на всю жизнь, а она поинтересовалась, почему нам не выплачивают и банковский процент, ведь всюду дают 16 процентов годовых…
— Дорогая, я так устал от всего этого дела, что и пальцем больше не пошевельну ради него.
Будущее — за автоматизацией. Считайте всю эту историю недействительной.
Тайна
В праздники мы поехали в Тверию всей семьей. Папа вел машину, женушка отдыхала, а Рафи и Амир на заднем сиденье играли, подражая голосам домашних животных. Я попросил тишины.
— Ладно, — сказал Амир, — тогда играем в «да» и «нет» не говорить, черного и белого не называть.
— Да брось ты, — сказал Рафи, — это для младенцев.
Амир разрыдался, огорчившись, что он до сих пор младенец.
— Ладно, — успокоил я его, — папа с тобой в это поиграет.
— «Да» и «нет» не говорить, черного и белого не называть, — повторил Амир правила, — этих слов называть нельзя. Тот, кто их произнесет, — осел. Эта игра страшно хорошая, она мне нравится.
«Страшно хорошая». Ребенок еще не овладел всем богатством языка, но он на верном пути. Мы начали игру.
— Ты готов? — спросил сын.
— Да.
То есть я уже проиграл очко. «Осел», — констатировал Амир и вернулся к вопросу, разящему наповал:
— Так ты готов?
— Несомненно.
С чертовской проворностью я вырвался из ловушки.
— Амир красивый? — весьма хитро спросил Амир.
— Я склоняюсь к этому мнению.
— Ну как ты отвечаешь? Надо отвечать длинным предложением.
— Ладно. Согласно моему мнению, ты очень красивый, сын мой Амир.
— Какого цвета снег? — готовит Амир новую ловушку.
— У снега, — ответил я с максимальной концентрацией, — цвет экстремально светлый.
— Ладно, — Амир решил атаковать с другой стороны, — ты хочешь петь?
Я видел в зеркале, как он там, за моей спиной, надеется, что я скажу в конце концов «да».
— К сожалению, вынужден тебя разочаровать, сын мой, — желание петь во мне еще созрело недостаточно.
— Почему ты так медленно говоришь?
— Вообще-то это не входит в мое обыкновение, — медленно вертелись шестеренки в моем мозгу, — однако я постараюсь реализовать все свои усилия, дабы избежать в дальнейшем ошибочных ответов.
— Да, — грустно сказал Амир, — ты уже научился играть.
— Я не могу игнорировать того факта, что мне в значительной степени удалось преодолеть сложности разговора при отсутствии известных слов.
— Каких слов? — сделал Амир последнюю отчаянную попытку.
— Основных слов, которых я, вследствие осмотрительности, вынужден избегать и не имею возможности упомянуть их, дабы избежать проигрыша в игре. Невозможно отрицать тот факт, что чем более я пользуюсь этим экспериментальным языком, тем более увеличивается степень безопасности, беглость и импровизационный характер моего самовыражения, так что я выражаю надежду, что в ближайшем будущем у меня появится возможность выступления с речами… в значительном объеме…
Я остановился. Как я говорю, черт побери? Что это за язык? Как будто кто-то другой говорит вместо меня…
И тут меня осенило.
Я чуть было не врезался в столб. Господи, да так же говорят наши политики! Это же они в своих речах придерживаются правил Амира! Это ведь любимая игра политиков: «да» и «нет» не говорить, черного и белого не называть. Вот оно в чем дело! Они хорошо играют, надо признаться.
Животные из сада
— Итак, господин, — сказал мой издатель, — пока вы не начали новую книгу, подумайте — кто сейчас читает на иврите в этой стране…
— Есть еще такие, — упорствовал я, — говорят, в Гиватаиме есть одна пара, покупающая каждый год несколько книг на иврите…
— Возможно, я тоже о них слышал. Но невозможно строить издательскую деятельность на базе этой пары. Поэтому я хотел бы вам предложить начать писать для детей. Они переходят на английский к семнадцати годам, а до того, за неимением выбора, им приходится читать на иврите…
— Ладно, я напишу детскую книгу. Что сейчас идет?
— Животные.
— Ладно. Напишу о каком-нибудь животном.
— Каком?
— Я еще об этом не думал. Допустим, об одном козленке.
— Ну вы как ребенок. Это уже использовано. «Приключения козленка Гидеона». Мы продали восемь изданий. Довольно симпатичная история. Козленок Гидеон убегает из дому и едет на джипе в город, но после множества приключений он понимает, что лучше всего — дома, и возвращается к маме-козе. Вам бы надо выбрать какое-нибудь более редкое животное — ведь в детских книгах написано уже почти про всех…
— А что вы думаете о медведе?
— На прошлой неделе я издал последнюю книгу серии «Томи — медведь в порту». Медведь Томи убегает из дому в порт и хочет стать моряком, но в конце концов возвращается домой, ибо он понял, что дома — лучше всего. Все уже было — кот, бык, корова, бабочка, олень, зебра, лань…
— Может, шакал?
— Есть. «Шакал Натал уходит в подполье». Шестнадцать изданий.
— Убегает из дому?
— В джипе. Вам надо придумать что-нибудь новенькое.
— Барсук?
— О, это бестселлер. «Барсучиха Шутиха в Тель- Авиве». Убегает из дому…
— В джипе? Тогда, может, летучая мышь?
— «Летучая мышка Малышка и сорок разбойников». Приключения летучей мышки, которая по глупости убегает от родителей…
— Но возвращается?
— Конечно. В джипе.
Издатель подошел к складу.
— Трудно найти свободное животное, — бормотал он, лихорадочно перебирая книги на полках, — вот «Ястреб Арнон на Олимпиаде», «Веселая улитка Куку», «Рассказы кенаря Моше» — он убегает из дому, чтобы стать антрепренером…
— Есть! — воскликнул я. — Дождевой червь!
— Двадцать три издания, — вздохнул издатель, — «Червячок Густичек путешествует к морю». Он удрал из дому. Неплохие приключения. Садится на корабль.
