— Заложена ли ваша квартира в каком-нибудь банке, господин?

— Нет.

— Слава Богу! — Пожилой банкир облегченно вздохнул. — Что же касается возврата ссуды, я должен, разумеется, попросить у вас долговую расписку на все месячные платежи.

— Само собой.

Господин Файнтох поинтересовался, через какое время у меня будут желание и возможность начать погашение вышеуказанного долга?

— Я даю господину шесть тысяч лир на пять лет, — объяснил он, — и месячный возврат составит сто лир. Это много?

— Несомненно.

— Тогда, возможно, господин возьмет ссуду на более длительный срок? Месячный возврат составит пятьдесят лир, если оформить ссуду на десять лет.

— А почему тогда уже, собственно, не на двадцать?

Господин Файнтох кивнул в знак одобрения того глубокого понимания, которое сопровождает все его действия:

— Долгосрочная ссуда считается хорошим капиталовложением в наше инфляционное время, — пояснил он без всяких подколок, — однако, в силу того, что вся наша деятельность направлена прежде всего на удовлетворение интересов клиентов, я полагаю своим долгом обратить ваше внимание на ежегодный банковский процент в размере десяти процентов, который является общепринятым в ипотечном бизнесе, когда речь идет о прикрепленных ссудах.

— То есть?

Господин Файнтох достал складную таблицу и передал мне необходимую информацию:

— При ссуде в шесть тысяч лир на пять лет господин должен выплатить процент в размере полутора тысяч лир. На десять лет — три тысячи лир.

— Ой, — вздохнул я, — ведь это солидная добавка к месячным платежам.

— Ну что вы! — успокоил меня господин Файнтох с приятной усмешкой. — Мы не считаем себя вправе отягощать клиента увеличением ежемесячных платежей. Наоборот, как принято в кредитном бизнесе, мы взымаем весь подлежащий уплате процент до выдачи ссуды, и таким образом, клиент избавлен раз и навсегда от выплаты каких-либо сумм банку, помимо суммы самой ссуды.

Это пришлось мне по душе. Человек берет ссуду в шесть тысяч на десять лет, процент, подлежащий выплате, с него сразу же вычитают, таким образом, он получает на руки только три тысячи. Зато он должен выплачивать ежемесячно всего лишь пятьдесят лир в течение десяти лет. Или даже половину этой суммы, если он берет ссуду на двадцать лет. Я заявил господину Файнтоху, что хотел бы растянуть выплату долга на более длительный срок.

— Желание клиента — для нас закон, — тут же согласился господин Файнтох, заглянув в свою таблицу, — процент за ссуду шесть тысяч лир на двадцать лет составит шесть тысяч лир. Но месячный возврат — всего лишь двадцать пять лир.

Я подсчитал: из ссуды в шесть тысяч с меня вычтут шесть тысяч, то есть денег я уже не увижу. Но ведь двадцать пять лир в месяц — это еще не конец света. Особенно в наше инфляционное время. Сказать по правде, они с ума сошли, предоставляя ссуду на двадцать лет! Кто знает, чего будут стоить эти деньги через два десятилетия, так ведь? Долгосрочная ссуда — вот то, что сейчас нужно. У меня кровь в висках застучала.

— Послушайте, Файнтох, а может, вы дадите мне ссуду на тридцать лет?

Лицо банкира на мгновение омрачилось, и на нем явственно проступила страсть к наживе, однако тут же Файнтох вновь придал ему выражение доверия, установившегося между нами с самого начала.

— Как вам будет угодно! — Он кивнул и снова глянул в таблицу. — Это сократит ежемесячные платежи до шестнадцати пятидесяти в месяц, совсем ничтожная сумма…

Десять процентов на ссуду в шесть тысяч лир на тридцать лет — это девять тысяч лир. То есть разница в три тысячи лир не в мою пользу. Я вынул чековую книжку и выплатил Файнтоху эту сумму, получив взамен квитанции об оплате с марками. Затем я подписал 360 ежемесячных чеков на 16.50, и мы подготовили документ о залоге квартиры в пользу банка в случае неуплаты очередного взноса. Гаранты заверят договор завтра.

Долгосрочный кредит — вот то, что сейчас нужно. Однако женушка утверждает, что, если уж на то пошло, надо было взять ссуду на пятьдесят лет, и тогда мы бы платили всего по десять лир в месяц.

— Ты очень умная, — сказал я ей, — но где же мне найти девять тысяч для уплаты процентов?

— Подумаешь, — сказала она, — взял бы долгосрочную ссуду.

Женщины, что с них возьмешь?

Удовольствия семейного транспорта

Лично я всей душой за брак. Я на браке все зубы съел. Преимущества института брака для среднего мужчины огромны. Он знает, для чего он трудится, о нем заботятся дети — как правило, преуспевшие, — он не растрачивает попусту время и драгоценную энергию на глупости в обществе легкомысленных женщин — короче, он уже не то жалкое и проклятое существо, каким был в счастливые холостяцкие дни. К чему же стремится любой мужчина? Любой мужчина стремится к тому, чтобы рядом с ним была женщина, разделяющая все его заботы и тяготы; та, которой можно рассказать обо всех своих горестях и проблемах. Вот для этого он и женится. И с этого момента у него уже есть что рассказать.

Пишущий эти строки, к примеру, испытывает определенные сложности при семейных поездках. В нынешнем положении я не могу проехать в своем личном транспорте и ста метров без того, чтобы жена не издавала жутких возгласов типа:

— Красный!

Красный!

Или:

— Велосипед перед тобой!

Велосипед!

Эта боковая трансляция всегда идет в дублированном виде. Первый возглас обязательно сопровождается жирным восклицательным знаком, а за ним следует все то же самое, но сказанное

вразрядку.

Много лет тому назад я еще пытался напомнить своей супруге, что у меня никогда не было ни одного штрафного очка за неправильную езду, что я владею искусством вождения с юных лет, что у меня столько же глаз, сколько и у нее, и даже больше, поэтому нет никакого смысла во всех этих семейных восклицательных знаках во время езды. Но в последние десять лет я оставил эти усилия. В конце концов, у меня есть право на некоторое попустительство в области пропаганды; впрочем, это, скорее, даже не вопрос пропаганды, а проблема эмоций, как вражда арабов по отношению к нам.

Если память мне не изменяет, женушка уже получила четыре предупреждения за нарушение правил вождения. Однако система пробивания дырок в правах у нас в семье не работает. Вот, к примеру, мы едем по очень тихой и узкой улице, как вдруг женушка издает оглушающий панический возглас:

— Эфраим!

Эфраим!

Я тут же разламываю руль на мелкие кусочки, выезжаю на мостовую, с грохотом давлю пару мусорных ящиков и натыкаюсь на железные шторы какой-то прачечной. Потом заглушаю остатки двигателя и озираюсь — вокруг ни одной живой души и ни одной машины в пределах досягаемости, улица пустынна, как Верхняя Галилея.

— Зачем же ты кричала? — спрашиваю я жену с удивлением, смешанным с подавленным гневом. —

Зачем?

— Ты невнимательный.

И, глубоко вздохнув, она добавляет:

— Как ты водишь?

Как ты водишь?

Она застегивает ремень безопасности медленными многозначительными движениями.

Дети, разумеется, находятся под влиянием мамочки до такой степени, что это вызывает беспокойство. Первый вопль, изданный моей дочерью Рананой, был, если не ошибаюсь, «едь, едь», изданный ею по дороге из роддома.

Ее дедушка тоже уже знает, что я езжу как сумасшедший,

как сумасшедший.

В конце зимы тесть, решив доверительно со мной поговорить, отозвал меня в сторону:

— Сынок, ты загружен работой ради заработка, пусть моя дочка водит вместо тебя.

Молодежь тоже требует своей партии в хоре.

— Папа, — поют с заднего сиденья, — ты очень нервный, дай маме руль.

Частенько они посылают меня на курсы. Мое самоуважение уже давно распростерто в дорожной пыли. Я обратил внимание, что каждый раз, когда я возвращаюсь из города, мой средний сын Амир кричит всем:

— Это всего лишь папа, ничего не случилось…