— Очень хорошо. С цепи не спускать!

— Само собой.

И Мими действительно оставалась привязанной до позднего послеобеденного часа. Перед компотом Амир выбежал и вернул собаку в лоно семьи.

Мими была счастлива, но в некотором замешательстве. В течение ближайших двух недель она никак не могла взять в толк, зачем ее каждый раз хватают и привязывают, когда этот дядька приходит со своими непонятными вещами, и зачем ее возвращают внутрь в 00, когда она уже все сделала на улице.

Тем не менее все шло неплохо. Разумеется, нужно было тщательно следить, не пришел ли дрессировщик, но ведь для этого мы и держим сторожевую собаку, не так ли? Время от времени мы давали Драгомиру подробный отчет о существенных успехах, советовались с ним насчет постройки жилья для ночевки собаки в саду (не нужно, не холодно), чистки цепи и задавали другие производящие впечатление вопросы. В тот вторник, когда Мими стянула скатерть со стола и расправилась с ней, мы даже для вящей убедительности повысили Драгомиру зарплату…

Это было идеальное решение для всех сторон.

* * *

В ту неделю Драгомир совершил самую фатальную ошибку за всю свою жизнь.

Он пришел вечером.

Разумеется, во всем был виноват Зулу. Черный пес укусил за шею разносчика телеграмм, и Драгомира вызвали, когда стемнело, поговорить с овчаркой. А поскольку он все равно был рядом, то заскочил и к нам. Дрессировщик вошел в дом через дверь кухни и без всяких помех прошел в детскую, где нашел Мими валяющейся в обнимку с Амиром в постели. Оба смотрели телевизор и грызли соленые палочки.

— Это сад? — прогремел Драгомир с лицом красным как свекла. — Где же она у вас привязана?!

— Извините, — сказал Амир откуда-то глубоко из-под одеяла, — мы не знали, что вы придете.

Под громкие крики я сбежал в ванную принимать холодный душ, однако у жены вдруг выросли реактивные крылья.

— Никакого сада, никаких привязываний, — кричала женушка прямо в лицо хорватскому чудовищу, — это не заключенный, господин, это собака! Что здесь, концлагерь?

— Сумасшедшая, — сухо заметил Драгомир, — она у вас всегда будет гадить в помещении.

— И пусть! Я за ней убираю, не вы!..

Она спустила этого дилетанта со всех лестниц. С тех пор Мими-007 снова валяется на наших диванах легально, и жена гоняется за ней с тряпкой в руках. Собака снова ест четыре раза в день по пять блюд, она очень толстая и раскрепощенная, мы подходим к ней по три раза в час, а главное — никакого сада, кончено!

Со временем мы смогли хорошо ознакомиться с нашей собакой. Мими зарекомендовала себя как симпатичный карликовый шнауцер с некоторым пренебрежением к правилам гигиены. Однако с течением дней у нее обнаружилась одна слабость, несколько неудобная для описания:

сексуальная озабоченность.

Это стало особенно ясно летом, когда Мими начала проявлять противоестественный интерес к собакам противоположного пола. То есть она вдруг обнаружила, что они существуют. Время от времени Мими подскакивает к окну, вся — внимание, виляет обрезанным хвостом, да еще к тому же издает глухие вздохи сомнительного содержания. А на улице, к общему удивлению, вертятся все псы округи, смотрят в окно и тоже чего-то хотят. Зулу, к примеру, даже залез на наш балкон и попытался сдвинуть ставни…

Драгомир разрешил эту загадку.

— Ну что вы так волнуетесь, — сказал он жене, — у собаки течка.

— Что, — переспросила жена, — что течет?

— Куци-муци, — объяснил Драгомир, — две собачки — восемь ног.

Он имел в виду размножение.

В конце лета в городе наступила пора течки. Мими восприняла зов плоти, дабы с нежностью отреагировать на него. Даже дети поняли, что у нашей собаки кризис.

— Папа, — спросил Амир, — почему Мими так стремится выйти к собачкам?

— Сын мой, она хочет поиграть с ними.

— А я думал, что они хотят спариваться.

Вообще-то он сказал другое слово. В любом случае, нехорошо так выражаться в приличном доме, даже если это факт жизни.

Ухажеры в нашем дворе размножались с такой скоростью, что выходить из дому приходилось с метлой, дабы расчищать себе путь. Псы начали прыгать через ограду нашего сада и танцевать на подоконнике перед Мими, пытаясь обрести утраченный рай. Мы со своей стороны, пытаясь бороться с бандами опьяненных любовью, поливали их струями воды и натягивали перед входом в сад ржавую проволоку, однако ухажеры сжирали ее в мгновение ока. Нам пришлось кидать в Зулу камнями, но он кидал их обратно. А Мими, эта драгоценность, красовалась все время в окне, как какая-нибудь кукла в витрине, и прямо-таки разрывалась от эротических устремлений.

— Папа, — сказал Амир, — может, пусть разок прогуляется?

— Нет, — сказал я смышленому ребенку, — в мире и так хватает собак.

— Но она прямо-таки умирает, так ей хочется выйти…

Он снова сказал это слово.

— Нет, — настаивал я, — пусть думают, что она замужем. Пожалуйста, никаких гуляний на стороне.

Однако инстинкты уже разгулялись. Псы на улице составили мужской хор и стали играть друг с другом в догонялки, а Мими из окна приветливо помахивала им. Положение действительно становилось критическим. Наша дурочка не ела, не спала, а только мечтала о соитии двадцать четыре часа в сутки. В эти дни хвост ее превратился в настоящий метроном. Вся она была воплощенным стремлением выполнить заповедь «плодитесь и размножайтесь». Мнение жены по этому вопросу было однозначным:

— Проститутка!

Однако нам было ясно, что всему виной поразительная красота нашей Мими. Просто красотка, тут и говорить нечего, с карими глазами и белоснежной шубой. На последнем заседании мы решили вырвать несчастную из когтей разврата и снять ее сексапильную шубу путем пострига. Это было тем более актуально, если учесть, что на дворе стояло пылающее лето.

Мы тут же связались с фирмой, которая этим занимается, и на следующий день у нас появились два специалиста. Они распинывали в стороны участников мужского хора, дабы проложить себе путь к дому. Прорвавшись, они забрали Мими с собой. Та сражалась, как молодая львица, но в конце концов ей пришлось подчиниться террору. Ее повезли на север под отчаянно восторженные возгласы множества обожателей, бежавших за машиной до границ Тель-Авива…

Мы сидели дома, и муки совести терзали нас невообразимо.

— Ну что я мог сделать? — говорил я, обращая взор к небесам. — Ведь она еще подросток…

Мими из стрижки не вернулась. Специалисты в замешательстве привезли нам на следующий день вместо нее какую-то розовую мышку и ушли. Нам никогда бы не пришло в голову, что Мими изнутри такая худая. С утратой шерсти она превратилась в настоящую манекенщицу с выпирающими костями. Мой старший сын Рафи предложил теперь звать ее Твигги. Довольно глупая шутка.

А сама розовая мышка помирала от стыда за свой концентрированный вид; она больше не разговаривала с нами, а просто прилипла с негодующим взором к прохладному оконному стеклу.

Что случилось после этого, просто невозможно описать.

Железные ворота в наш садик были вырваны с корнем под натиском новых легионов, обезумевшие псы начали прыгать прямо в форточки; создалась атмосфера линча. Если до сих пор нашу Мими жаждали все кобели района, то теперь она стала секс-символом для всех псов мира. Мне кажется, что в толпе обожателей я заметил нескольких эскимосских лаек, пришедших прямо с Северного полюса, чтобы переспать с Твигги.

Выяснилось, что без шерсти Мими еще больше сводила с ума обожателей. Стрижка была фатальной ошибкой, ибо теперь собака стала совершенно голой. И на витрине. Мы превратились в магазин «Интим»…

Когда один из ухажеров, черный бульдозер, сукин сын, сбросил одним движением ручку входной двери, нам пришлось звонить в полицию, не дожидаясь, пока псы перегрызут телефонный провод. Мы хотели, чтобы они пришли и арестовали разбушевавшихся хулиганов, но было занято.

Осада усиливалась с каждой минутой, ибо проблема пола — это, без сомнения, главная проблема жизни. Рафи предложил поджечь кусты в саду и под прикрытием пожара отступить с Твигги к ближайшему отделению почты, как в фильмах с Тарзаном, когда негры атакуют. Зулу тем временем спустился с крыши и ворвался в кухню, в глазах его читалась явная угроза: «Вначале изнасилую Твигги, а потом расправлюсь с очкастым».