— Господи, — прошептала жена в темноту одной из бессонных ночей, — что же будет, когда Ранана через несколько лет достигнет роста один метр девяносто сантиметров…

Я думаю, она станет баскетболисткой. Во всяком случае, на следующий день после обеда путь к дому мне перекрыл наш сосед Феликс Зелиг, голова которого торчала из акварели работы художника Шмуэля Каца. Эта потрясающая картина изображала в деликатных тонах кипящую жизнью гавань где-то на юге; голова Зелига торчала как раз в том месте, где был трюм грузового судна. Сосед не очень мог разговаривать. Мы живем на третьем этаже.

— Да, — сказал я, — девочка выросла.

Дома я застал то, что осталось от жены. Она сидела на ступке, белая как мел.

— Эфраим, — прошептала она, — она… залезает… на стул…

Это означало, что смышленая девочка уже открыла закон эволюции философа Гегеля. Она изобрела для себя лестницу: залезает на подушку, с подушки — на край ящика для шитья, с ящика — на кресло и уже оттуда действует на нервы окружающим. Наш уровень жизни поднялся так, что выше бывает только в США: 1 м 60 см!

Прежде всего мы перенесли постельные принадлежности на антресоли, а письменный стол перебрался на рояль. Этот рассказ, к примеру, пишется на высоте 2.30 над уровнем ковра. Я касаюсь головой потолка, но воздух здесь чистый и пикантный. Ко всему можно привыкнуть, девочка придает жизни смысл. Картины в нашем доме прибиты гвоздями к потолку наподобие фресок Микеланджело в Сикстинской капелле. В стратегических точках квартиры на высоте два метра натянуты канаты, и на них безмолвно висят различные следы нашего бегства. Телефон установлен на верхней площадке алюминиевой лестницы, купленной специально для этого. Едим мы на шкафу, среди облаков. Говорят, это очень полезно — возвращаться к жизни на деревьях, подобно далеким предкам. Мы потихоньку приспосабливаемся ходить по потолку, залезать с проворностью черта по палке для задергивания штор, оп — прыжок на люстру, и вот мы уже потихоньку расчищаем верхние полки этажерки и грызем орешки…

Ранана растет. На-на-на.

Вчера жена издала сдавленный крик, занимаясь глажкой на верху лестницы.

— Эфраим, — задыхаясь кричала она, указывая дрожащим пальцем на Ранану, —

смотри!

Смышленая девочка взбиралась на лестницу, переползая с одной ступеньки эволюции на другую. Это конец. Было хорошо, даже прекрасно, но всему наступает предел. Я собрал вещички и тихонько ушел из дому. Я не хочу быть поэтом с головой, вечно торчащей в облаках. Я просил жену написать, когда Ранана достигнет зрелости. А пока я приземляюсь.

Однажды сидим мы себе в нашем жилище, читая приложения к газетам, и вдруг слышим звонок снаружи, и женушка тут же вскакивает и быстрыми шагами подходит ко мне:

— Эфраим, открой дверь!

На пороге топчутся Гроссы. Дов и Люси. Симпатичная пара среднего возраста, но в домашних туфлях. Они представились и извинились за вторжение в столь поздний час:

— Мы живем напротив. Можно зайти на минутку?

— Пожалуйста…

Они прошли прямо в салон, обошли рояль и остановились в углу возле новой чайной тележки.

— Пожалуйста, — сказала Люси мужу победным тоном, — это не швейная машина!

— Ну и ладно! — ответил Дов сдавленным от гнева голосом. — Ты выиграла! Но во вторник я оказался прав — у них нет Британской энциклопедии…

— Я не говорила про энциклопедию, — обиделась Люси, — я говорила про словари и что они — жуткие снобы…

— Жаль, что мы не записали твои слова!

— В самом деле жаль!

Я увидел, что отношения между ними портятся, и предложил им сесть и разобраться во всем, как подобает взрослым людям. Дов снял свой плащ и остался в пижаме с голубыми полосками.

— Мы живем точно напротив, — объяснил он, указывая на большой дом на другой стороне улицы, — на втором этаже. У нас отличный полевой бинокль, мы купили его в Гонконге в прошлом году…

— Да, — ответил я, — японцы сейчас делают фантастические вещи.

— Увеличение один к двадцати! — сказала Люси, поправляя кудряшки. — Можно увидеть у вас любую мелочь. Так вот, вчера Дуби заявил, что большая темная штука за роялем — это швейная машинка. Я готова была спорить, что нет, ведь я ясно видела на ней вазу с цветами. Так я сказала Дуби: знаешь что, давай сходим к ним и посмотрим, кто прав.

— Вы поступили разумно, — заметил я, — иначе спорам не было бы конца. Есть еще проблемы?

— Только занавеси, — вздохнул Дов, — если вы вешаете цветные занавеси на окна спальни, то мы видим лишь ноги…

— Сквозняки, поверьте, только из-за этого…

— Мы ничего не требуем, — сказал Дов, — вы вовсе не должны считаться с нами. В конце концов, это ведь ваша квартира.

Атмосфера сложилась неплохая. Жена подала чай с солеными крекерами.

— А интересно — жвачка до сих пор здесь? — сказал Дов и полез под стол, пытаясь нащупать что-то под ним, — красная жвачка, если я не ошибаюсь…

— С чего это она вдруг красная, — возмутилась Люси, — желтая!

— Красная!

Они снова начали ссориться. Было немного странно, что культурные люди не могут проговорить пяти минут, не начав ссоры. Жвачка оказалась зеленая, то есть их информированности нельзя доверять на все сто процентов.

— Вчера ее приклеил ваш гость, — пояснил Дов, — такой высокий, элегантный. Когда госпожа пошла на кухню, он вынул изо рта жвачку, оглянулся, убедился, что никто не смотрит, и приклеил ее снизу…

— Замечательно, — засмеялась жена, — вы действительно все видите.

— Телевизора у нас нет, — пояснил Дов, — вот мы и ищем развлечений вокруг. Я надеюсь, что это вам не мешает…

— Нет, с чего бы?

— Обратите внимание на парня в футболке, что моет окна, — заметил Дов, — он пользуется вашим дезодорантом в ванной…

— Вам видна ванная?

— Да где там, с трудом различаем стоящих под душем.

— Ну и как?

— Немного статично.

Они предупредили нас насчет толстой девушки-бебиситтера, что приходит по субботам.

— Когда дети засыпают, — открыла нам Люси, — она заходит в вашу спальню с каким-то очкастым студентом…

— А как, — поинтересовались мы, — как поле обзора в спальне?

— Неплохо, только цветные занавеси мешают, мы уже говорили…

— Света от настенной лампы достаточно?

— Сказать по правде — не совсем, — признался Дов, — иногда мы не видим ничего, кроме ваших контуров в постели. А уж о фотографировании и говорить нечего.

— Лампы только для чтения, — оправдывался я, — я люблю читать по вечерам.

— Я знаю, — говорил Дов, — если хотите знать, иногда это меня даже раздражает…

— Дов, — процедила Люси мужу, — чего ты от них хочешь?

Она сказала, что больше всего любит сцену, когда я вечером иду к малютке Ранане и звонко целую ее в попу.

— Это просто приключение, — загорелась она, — у нас в воскресенье была очень симпатичная пара из Канады, оба — внутренние декораторы, так они тоже сказали, что редко видели такое увлекательное зрелище. Они обещали нам прислать настоящий телескоп с фиксированными ножками, один к сорока…

— Мой муж хотел купить еще японский микроскоп, который можно направлять на окна, — продолжала Люси, — но я сказала ему: подожди, пока мы заработаем достаточно, чтобы купить что-нибудь действительно стоящее…

— Правильно, — сказал я, — на оборудовании нельзя экономить.

Дов встал и стряхнул вафельные крошки с пижамы.

— Мы были рады познакомиться с вами лично, — вежливо сказал он и конфиденциальным тоном добавил: — Надо вам похудеть, у вас уже животик…

— Спасибо большое.

— Не за что. Если я могу вам чем-то помочь, почему бы и нет…

— Да, если возможно, — сказала Люси на прощанье, — эти цветные занавеси…

— Ну конечно. Что за вопрос.

Они вышли, обещая держать с нами связь, и мы тут же увидели, как зажегся свет в квартире напротив. На наблюдательном пункте появился силуэт Дова с гонконгским биноклем. Мы помахали ему, и он сделал движение рукой — продолжайте, мол.