1905 По меже Как ясно, как ласково небо! Как радостно реют стрижи Вкруг церкви Бориса и Глеба! По горбику тесной межи Иду и дышу ароматом И мяты, и зреющей ржи. За полем усатым, не сжатым, Косами стучат косари. День медлит пред ярким закатом… Душа, насладись и умри! Все это так странно знакомо, Как сон, что ласкал до зари. Итак, я вернулся, я — дома? Так здравствуй, июльская тишь, И ты, полевая истома, Убогость соломенных крыш И полосы желтого хлеба! Со свистом проносится стриж Вкруг церкви Бориса и Глеба. Белкино, июль 1910 Век за веком Взрывают весенние плуги Корявую кожу земли,— Чтоб осенью снежные вьюги Пустынный простор занесли. Краснеет лукаво гречиха, Синеет младенческий лен… И вновь все бело и все тихо, Лишь волки проходят как сон. Колеблются нивы от гула, Их топчет озлобленный бой… И снова безмолвно Микула Взрезает им грудь бороздой. А древние пращуры зорко Следят за работой сынов, Ветлой наклоняясь с пригорка, Туманом вставая с лугов. И дальше тропой неизбежной, Сквозь годы и бедствий и смут, Влечется суровый, прилежный, Веками завещанный труд. Январь 1907 Работа Единое счастье — работа, В полях, за станком, за столом, Работа до жаркого пота, Работа без лишнего счета,— Часы за упорным трудом. Иди неуклонно за плугом, Рассчитывай взмахи косы, Клонись к лошадиным подпругам, Доколь не заблещут над лугом Алмазы вечерней росы! На фабрике, в шуме стозвонном Машин, и колес, и ремней, Заполни с лицом непреклонным Свой день в череду миллионном Рабочих, преемственных дней! Иль — согнут над белой страницей,— Что сердце диктует, пиши; Пусть небо зажжется денницей,— Всю ночь выводи вереницей Заветные мысли души!? Посеянный хлеб разойдется По миру; с гудящих станков Поток животворный польется; Печатная мысль отзовется Во глуби бессчетных умов. Работай! Незримо, чудесно Работа, как сев, прорастет. Что станет с плодами, — безвестно, Но благостно, влагой небесной, Труд всякий падет на народ! Великая радость — работа, В полях, за станком, за столом! Работай до жаркого пота, Работай без лишнего счета,— Все счастье земли — за трудом! 18 сентября 1917
Максим Александрович Волошин 1877–1952 «Быть черною землей. Раскрыв покорно грудь…» Александре Михайловне Петровой{299}Петрова А. М. (1871–1921) — искусствовед, знакомая Волошина. Быть черною землей. Раскрыв покорно грудь, Ослепнуть в пламени сверкающего ока И чувствовать, как плуг, вонзившийся глубоко В живую плоть, ведет священный путь. Под серым бременем небесного покрова Пить всеми ранами потоки темных вод. Быть вспаханной землей… И долго ждать, что вот В меня сойдет, во мне распнется Слово. Быть Матерью-Землей. Внимать, как ночью рожь Шуршит про таинства возврата и возмездья, И видеть над собой алмазных рун {300} чертеж: По небу черному плывущие созвездья. 1906 Богдановщина Стенькин суд У великого моря Хвалынского {301}, Заточенный в прибрежный шихан, {302}Претерпевый от змея Горынского, Жду вестей из полунощных стран. Все ль, как прежде, сияет — не сглазена Православных церквей лепота? Проклинают ли Стеньку {303} в них Разина В воскресенье, в начале поста? Зажигают ли свечки, да сальные В них заместо свечей восковых? Воеводы порядки охальные Все ль блюдут в воеводствах своих? Благолепная да многохрамная, А из ней хоть святых выноси… Что-то чую, приходит пора моя Погулять по Святой по Руси. Как, бывало, казацкая, дерзкая, На Царицын, Симбирск, на Хвалынь — Гребенская, донская да терская Собиралась ватажить Сарынь {304}, Да на первом на струге {305}, на «Соколе», С полюбовницей — пленной княжной, Разгулявшись, свистали да цокали, Да неслись по-над Волгой стрелой. Да как кликнешь сподрушных-приспешников: «Васька Ус, Шелудяк {306} да Кабан! Вы ступайте пощупать помещиков, Воевод, да попов, да дворян. Позаймитесь-ка барскими гнездами, Припустите к ним псов полютей! На столбах с перекладиной гроздами Поразвесьте собачьих детей». Хорошо на Руси я попраздновал: Погулял, и поел, и попил, А за всё, что творил неуказного, Лютой смертью своей заплатил. Принимали нас с честью и с ласкою, Выходили хлеб-солью встречать, Как в священных цепях да с опаскою Привезли на Москву показать {307}. Уж по-царски уважили пыткою: Разымали мне каждый сустав Да крестили смолой меня жидкою, У семи хоронили застав. И как вынес я муку кровавую, Да не выдал казацкую Русь, Так за то на расправу, на правую, Сам судьей на Москву ворочусь, Рассужу, развяжу — не помилую,— Кто хлопы, кто попы, кто паны… Так узнаете: как пред могилою, Так пред Стенькой все люди равны. Мне к чему царевать да насиловать, А чтоб равен был всякому всяк — Тут пойдут их, голубчиков, миловать, Приласкают московских собак. Уж попомнят, как нас по Остоженке Шельмовали для ихних утех, Поотрубят им рученьки-ноженьки: Пусть поползают людям на смех. И за мною не токмо что драная Голытьба, а казной расшибусь — Вся великая, темная, пьяная, Окаянная двинется Русь. Мы устроим в стране благолепье вам, Как, восставши из мертвых с мечом, Три угодника — с Гришкой Отрепьевым {308}Да с Емелькой придем Пугачом. |
