<1842> Арестант Ночь темна. Лови минуты! Но стена тюрьмы крепка, У ворот её замкнуты Два железные замка. Чуть дрожит вдоль коридора Огонёк сторожевой. И звенит о шпору шпорой, Жить скучая, часовой. «Часовой!» — «Что, барин, надо?» — «Притворись, что ты заснул: Мимо б я, да за ограду Тенью быстрою мелькнул! Край родной повидеть нужно Да жену поцеловать, И пойду под шелест дружный В лес зелёный умирать!..» — «Рад помочь! Куда ни шло бы! Божья тварь, чай, тож и я! Пуля, барин, ничего бы, Да боюся батожья! Поседел под шум военный… А сквозь полк как поведут, Только ком окровавленный На тележке увезут!» Шепот смолк… Все тихо снова… Где-то бог подаст приют? То ль схоронят здесь живого? Толь на каторгу ушлют? Будет вечно цепь надета, Да начальство станет бить… Ни ножа! ни пистолета!.. И конца нет сколько жить! 1850 Свобода Когда я был отроком тихим и нежным, Когда я был юношей страстно-мятежным, И в возрасте зрелом, со старостью смежном,— Всю жизнь мне всё снова, и снова, и снова Звучало одно неизменное слово: Свобода! Свобода! Измученный рабством и духом унылый, Покинул я край мой родимый и милый, Чтоб было мне можно, насколько есть силы, С чужбины до самого края родного Взывать громогласно заветное слово: Свобода! Свобода! И вот на чужбине, в тиши полунощной, Мне издали голос послышался мощный… Сквозь вьюгу сырую, сквозь мрак беспомощный, Сквозь все завывания ветра ночного Мне слышится с родины юное слово: Свобода! Свобода! И сердце, так дружное с горьким сомненьем, Как птица из клетки, простясь с заточеньем, Взыграло впервые отрадным биеньем, И как-то торжественно, весело, ново Звучит теперь с детства знакомое слово: Свобода! Свобода! И всё-то мне грезится — снег и равнина, Знакомое вижу лицо селянина, Лицо бородатое, мощь исполина, И он говорит мне, снимая оковы, Моё неизменное, вечное слово: Свобода! Свобода! Но если б грозила беда и невзгода, И рук для борьбы захотела свобода,— Сейчас полечу на защиту народа, И, если паду я средь битвы суровой, Скажу, умирая, могучее слово: Свобода! Свобода! А если б пришлось умереть на чужбине, Умру я с надеждой и верою ныне; Но в миг передсмертный — в спокойной кручине Не дай мне остынуть без звука святого, Товарищ! шепни мне последнее слово: Свобода! Свобода! 1858 «Сторона моя родимая…» Сторона моя родимая, Велики твои страдания, Но есть мощь неодолимая, И полны мы упования: Не сгубят указы царские Руси силы молодецкие, Ни помещики татарские, Ни чиновники немецкие! Не пойдет волной обратною Волга-матушка раздольная, И стезею благодатною Русь вперед помчится вольная! 1858 Дедушка Ах, изба ты моя невысокая! Посижу, погляжу из окна, Только степь-то под снегом широкая, Только степь впереди и видна. Погляжу я вовнутрь: полно ль, пусто ли?. Спит старуха моя, как в ночи; Сиротинка-внучонок, знать с устали, Под тулупом залег на печи, Взял с собой и кота полосатого… Только я словно жду-то чего,— А чего?.. Разве гроба дощатого, Да недолго, дождусь и его. Жаль старуху мою одинокую! А внучонок подсядет к окну,— Только степь-то под снегом широкую, Только степь и увидит одну. 1859 Михаил Юрьевич Лермонтов 1814–1841 «Когда волнуется желтеющая нива…» Когда волнуется желтеющая нива И свежий лес шумит при звуке ветерка, И прячется в саду малиновая слива Под тенью сладостной зеленого листка; Когда, росой обрызганный душистой, Румяным вечером иль утра в час златой, Из-под куста мне ландыш серебристый Приветливо кивает головой; Когда студеный ключ играет по оврагу И, погружая мысль в какой-то смутный сон, Лепечет мне таинственную сагу Про мирный край, откуда мчится он,— Тогда смиряется души моей тревога, Тогда расходятся морщины на челе,— И счастье я могу постигнуть на земле, И в небесах я вижу бога… |
