На родине моей картины величавой

            Искать напрасно будет взор.

Ни пышных городов, покрытых громкой славой,

            Ни цепи живописных гор,—

Нет, только хижины; овраги да осины

            среди желтеющей травы…

И стелются кругом унылые равнины,

            Необозримы… и мертвы.

На родине моей не светит просвещенье

            Лучами мирными нигде,

Коснеют, мучатся и гибнут поколенья

            В бессмысленной вражде;

Все грезы юности, водя сурово бровью,

            Поносит старый сибарит,

А сын на труд отца, добытый часто кровью,

            С насмешкою глядит.

На родине моей для женщины печально

            Проходят лучшие года;

Весь век живет она рабынею опальной

            Под гнетом тяжкого труда;

Богата — ну так будь ты куклою пустою,

            Бедна — мученьям нет конца…

И рано старятся под жизнью трудовою

      Черты прелестного лица.

На родине моей не слышно громких песен,

            Ликующих стихов;

Как древний Вавилон, наш край угрюм и тесен

            Для звуков пламенных певцов.

С погостов да из хат несется песня наша,

            Нуждою сложена,

И льется через край наполненная чаша,

            Тоскою жгучею полна.

На родине моей невесело живется

            С нуждой и горем пополам;

Умрем — и ничего от нас не остается

            На пользу будущим векам.

Всю жизнь одни мечты о счастии, о воле

            Среди тупых забот…

И бедны те мечты, как бедно наше поле,

            Как беден наш народ.

Огонек в полусгнившей избенке

Посреди потемневших полей,

Да плетень полусгнивший в сторонке,

Да визгливые стоны грачей,—

Что вы мне так нежданно предстали

В этот час одинокий ночной,

Что вы сердце привычное сжали

Безысходною старой тоской?

Еле дышат усталые кони,

Жмет колеса сыпучий песок,

Словно жду я какой-то погони,

Словно путь мой тяжел и далек!

Огонек в полусгнившей избенке,

Ты мне кажешься плачем больным

По родимой моей по сторонке,

По бездольным по братьям моим.

И зачем я так жадно тоскую,

И зачем мне дорога тяжка?

Видно, въелася в землю родную

Ты, родная кручина-тоска!

Тобой вспахана наша землица,

Тобой строены хата и дом,

Тебя с рожью усталая жница

Подрезает тяжелым серпом;

Ты гнетешь богатырскую силу,

Ты всю жизнь на дороге сидишь,

Вместе с заступом роешь могилу,

Из могилы упреком глядишь.

С молоком ты играешь в ребенке,

С поцелуем ты к юноше льнешь…

Огонек в полусгнившей избенке,

Старых ран не буди, не тревожь!

Не веселую, братцы, вам песню спою,

      Не могучую песню победы,

Что певали отцы в Бородинском бою,

      Что певали в Очакове^{277} деды.

Я спою вам о том, как от южных полей

      Поднималося облако пыли,

Как сходили враги без числа с кораблей

      И пришли к нам, и нас победили.

А и так победили, что долго потом

      Не совались к нам с дерзким вопросом,

А и так победили, что с кислым лицом

      И с разбитым отчалили носом.

Я спою, как, покинув и дом и семью,

      Шел в дружину помещик богатый,

Как мужик, обнимая бабенку свою,

      Выходил ополченцем из хаты.

Я спою, как росла богатырская рать,

      Шли бойцы из железа и стали,

И как знали они, что идут умирать,

      И как свято они умирали!

Как красавицы наши сиделками шли

      К безотрадному их изголовью,

Как за каждый клочок нашей русской земли

      Нам платили враги своей кровью;

Как под грохот гранат, как сквозь пламя и дым,

      Под немолчные, тяжкие стоны

Выходили редуты один за другим,

      Грозной тенью росли бастионы;

И одиннадцать месяцев длилась резня,

      И одиннадцать месяцев целых

Чудотворная крепость, Россию храня,

      Хоронила сынов ее смелых…

Пусть не радостна песня, что вам я пою,

      Да не хуже той песни победы,

Что певали отцы в Бородинском бою,

      Что певали в Очакове деды.

Полоса ль ты моя полоса!

Не распахана ты, сиротинка,

И тебе не колосья краса,

Не колосья краса, а былинка…

А кругом-то, кругом поглядишь —

Так и зреют могучие нивы!

И стоит благодатная тишь,

И волнуются ржи переливы.

Но горька мне твоя нагота,

Как взгляну я на ниву-то божью:

Отчего ж ты одна, сирота,

Не красуешься матушкой-рожью?

Знать хозяин-то твой в кабаке

Загулял не одну уж неделю,

Иль от горя — в гробовой доске

Отыскал на погосте постелю.

А быть может и то: в кандалах

По Владимирке пахаря гонят,

За широкий, за вольный размах

Богатырскую силу хоронят.

И шагает он в синюю даль,

Сам шагает да слезы глотает:

Все-то ниву свою ему жаль,

Все полоску свою вспоминает…

Зарастай же, моя полоса,

Частым ельничком ты да березкой,

И пускай же ни серп, ни коса

Не сверкают отсель над полоской!