Из гроба древности тебе привет:
Тебе сей глас, глас неокреплый, юный;
Тебе звучат, наш камертон, поэт,
На лад твоих настроенные струны.
Простишь меня великодушно в том,
Когда твой слух взыскательный и нежной
Я оскорблю неслаженным стихом
Иль рифмою нестройной и мятежной;
Но, может быть, порадуешь себя
В моем стихе своим же ты успехом,
Что в древний Рим отозвалась твоя
Гармония, хотя и слабым эхом.
Из Рима мой к тебе несется стих,
Весь трепетный, но полный чувством тайным,
Пророчеством, невнятным для других,
Но для тебя не темным, не случайным.
Здесь, как в гробу, грядущее видней;
Здесь и слепец дерзает быть пророком;
Здесь мысль, полна предания, смелей
Потьмы веков пронзает орлим оком;
Здесь Дантов стих всю бездну исходил
От дна земли до горнего эфира;
Здесь Анжело
{233}, зря день последний мира,
Пророчественной кистью гробы вскрыл.
Здесь, расшатавшись от изнеможенья,
В развалины распался древний мир,
И на обломках начат новый пир,
Блистательный, во здравье просвещенья,
Куда чредой, все племена земли,
Избранники, сосуды принесли;
Куда и мы приходим, с честью равной,
Последние, как древле Рим пришел.
Да скажем наш решительный глагол,
Да поднесем и свой сосуд заздравной! —
Здесь двух миров и гроб и колыбель,
Здесь нового святое зарожденье:
Предчувствием объемлю я отсель
Великое отчизны назначенье!
Когда, крылат мечтою дивной сей,
Мой быстрый дух родную Русь объемлет
И ей отсель прилежным слухом внемлет,
Он слышит там: со плесками морей,
Внутри ее просторно заключенных,
И с воем рек, лесов благословенных,
Гремит язык, созвучно вторя им,
От белых льдов до вод, биющих в Крым,
Из свежих уст могучего народа,
Весь звуками богатый как природа:
Душа кипит!..
Какой тогда хвалой гремлю я богу,
Что сей язык он мне вложил в уста.
Но чьи из всех родимых звуков мне
Теснятся в грудь неотразимой силой?
Все русское звучит в их глубине,
Надежды все и слава Руси милой,
Что с детских лет втвердилося в слова,
Что сердце жмет и будит вздох заочный:
Твои — певец! избранник божества,
Любовию народа полномочный!
Ты русских дум на все лады орган!
Помазанный Державиным предтечей,
Наш депутат на европейском вече,—
Ты — колокол во славу россиян!
Кому ж, певец, коль не тебе, открою
Вопрос, в уме раздавшийся моем
И тщетно в нем гремящий без покою:
Что сделалось с российским языком!
Что он творит безумные проказы! —
Тебе странна, быть может, речь моя;
Но краткие его развернем фазы —
И ты поймешь, к чему стремлюся я.
Сей богатырь, сей Муромец Илья,
Баюканный на льдах под вихрем мразным,
Во тьме веков сидевший сиднем праздным,
Стал на ноги уменьем рыбаря
{234}И начал песнь от бога и царя.
Воскормленный средь северного хлада,
Родной зимы и льдистых Альп певцом
{235},
Окреп совсем и стал богатырем,
И с ним гремел под бурю водопада.
Но отгремев, он плавно речь повел
И чистыми Карамзина устами
Нам исповедь народную прочел,—
И речь неслась широкими волнами:
Что далее — то глубже и светлей;
Как в зеркале, вся Русь гляделась в ней;
И в океан лишь только превратилась,
Как Нил в песках внезапная сокрылась,
Сокровища с собою уресла,
И тайного никто не сметил хода…
И что ж теперь? — вдруг лужою всплыла
В Истории российского народа
{236}.
Меж тем когда из уст Карамзина
Минувшее рекою очищенной
Текло в народ: священная война
Звала язык на подвиг современной.
С Жуковским он, на отческих стенах
Развив с Кремля воинственное знамя,
Вещал за Русь: пылали в тех речах
И дух Москвы и жертвенное пламя!
Со славой он родную славу пел,
И мира звук в ответ мечу гремел.
Теперь кому ж, коль не тебе по праву
Грядущую вручит он славу?
Что ж ныне стал наш мощный богатырь?
Он, гальскою диэтою замучен
{237},
Весь испитой, стал бледен, вял и скучен,
И прихотлив, как лакомый визирь
{238},
Иль сибарит
{239}, на розах почивавший,
Недужные стенанья издававший,
Когда под ним сминался лепесток.
Так наш язык: от слова ль праздный слог
Чуть отогнешь, небережно ли вынешь,
Теснее ль в речь мысль новую водвинешь,—
Уж болен он, не вынесет, крягтит,
И мысль на нем как груз какой лежит!
Лишь песенки ему да брани милы;
Лишь только б ум был тихо усыплен
Под рифменный, отборный пустозвон.
Что, если б встал Державин из могилы,
Какую б он наслал ему грозу!
На то ли он его взлелеял силы,
Чтоб превратить в ленивого мурзу
{240}?
Иль чтоб ругал заезжий иностранец
{241},
Какой-нибудь писатель-самозванец,
Святую Русь российским языком,
И нас бранил, и нашим же пером?
Недужного иные врачевали,
Но тайного состава не узнали.
Тянули из его расслабших недр
Но он охрип…
И кто ж его оправит?
Кто от одра болящего восставит?..
Тебе открыт природный в нем состав,
Тебе знаком и звук его и нрав.
Врачуй его: под хладным русским небом
Корми его почаще сытным хлебом,
От суетных печалей отучи
И русскими в нем чувствами звучи
Да призови в сотрудники поэта
{243}На важные Иракловы
{244} дела,
Кого судьба, в знак доброго привета,
По языку не даром назвала:
Чтоб богатырь стряхнул свой сон глубокий
Дал звук густой и сильный и широкий,
Чтоб славою отчизны прогудел,
Как колокол, из меди лит рифейской
{245},
Чтоб перешел за свой родной предел.
