Когда я вернулся с Гримвейдом со склада, чтобы расписаться в получении сетки, все уже разошлись, кроме Гарри, который все еще сидел на корточках, прислонившись спиной к стене, и хмуро поглядывал вдаль. У него был очередной приступ человеконенавистничества, а во время таких приступов он, очевидно из чувства противоречия, обязательно искал общества или по крайней мере присутствия других людей. И вот теперь все разбрелись и оставили его одного.

Как только начальник станции открыл дверь конторы, я сразу же заметил на полу конверт. Гримвейд полез за бумагой, которую я должен был подписать, а я поднял конверт, перевернул и вслух прочитал имя адресата: «Мистер Майкл Мак-Шейн». Видно, письмо случайно выпало из мешка. Я протянул его Гримвейду. Он мельком взглянул на него, ничуть не смутившись — швырнул его в ящик с невостребованной почтой и буркнул: «Получит на той неделе», — словно происшествие это пришлось ему на редкость по вкусу.

Тут я услышал, как молодой Марчент поднялся на ноги. Он стал на пороге конторы.

— Давай сюда письмо, — обратился он к Гримвейду. — Я его догоню. Бедняга старик!

Снова Гримвейду представился случай проявить свою власть, оскорбить Гарри в строгом соответствии с инструкцией и показать всю свою низость.

Он перевел взгляд с конверта на молодого Марчента, а потом на меня. Когда меня захватывают врасплох, я часто не могу найтись, но, наверное, я все-таки поглядел на него с откровенной враждебностью. Он отдал письмо Гарри, а затем снова занялся квитанцией, которую я должен был подписать.

Минуту спустя Гарри уже был в седле и пустился вскачь по тропинке к лагерю Мак-Шейна. Когда я забрался в свою повозку, чтоб ехать домой, он уже исчез за деревьями. Я знал, что он догонит старого Мака, не проехав и полпути.

И я представил себе старого Мака, грустно ковыляющего среди зарослей по своей тропке; один из столпов, поддерживающих его жизнь, вдруг исчез, и он чувствует себя одиноким и забытым, а впереди у него — целая неделя недоуменного ожидания. Как он удивится, когда услышит позади себя, на этой неезженой тропинке, стук копыт! Как он будет счастлив при мысли, что другой человек хорошо относится к нему и готов оказать ему услугу. Да еще он получит письмо от Коллины! Я подумал, что в этот вечер у старого Мака, одиноко сидящего в своем лагере, будет легко на душе.

Перевод И. Красногорской

Капитану Вейчлу было за сорок; это был высокий худощавый англичанин с длинным узким лицом и темными, тронутыми сединой волосами. Он принадлежал к тем людям, которые в изобилии произрастают на английской почве. Их речь изысканна, их манеры корректны, они смелы, добры, великодушны, но не блещут умом; с годами в их глазах все чаще мелькает растерянность. Капитан как-то рассказал мне об одной мальчишеской проделке, в которой он участвовал, когда ему было четырнадцать лет. О своем детстве он вспоминал не с легкой снисходительностью взрослого человека, а так, словно все еще был подростком. В этом была разгадка его характера. Когда вы узнавали этого человека поближе, вы чувствовали — его вечная трагедия в том, что его школьные годы миновали.

Самым большим удовольствием для него было делать вещи своими руками: мастерить всякие полочки, этажерки и другие безделушки, заниматься несложными столярными работами по чертежам и рисункам, которые можно найти на последних страницах журналов. Его скудная библиотека почти вся состояла из книг, полученных в награду за школьные успехи, и толстого фолианта, озаглавленного «Как это сделать».

Капитан Вейчл происходил из довольно состоятельной семьи. Всех нас удивляло, почему ему взбрело в голову стать австралийским фермером. Насколько я понял, в послевоенной свалке он не сумел обеспечить себе место, давшее бы ему возможность поддерживать свое положение в том обществе, к которому он принадлежал. Не очень способный юноша, который, по-видимому, унаследовал от своих родителей только хорошие манеры. В Лондоне он пытался продавать акции, автомобили и даже ходил по домам как агент страхового общества, но толку из этого не вышло. Австралию капитан считал одним из аванпостов Британской империи, и в его решении отправиться туда немалую роль играло желание что-нибудь сделать для Англии, хотя она ничего не сумела сделать для него. Когда он говорил об Англии, мне казалось — издалека доносятся звуки оркестра, играющего «Правь, Британия».

Как-то в минуту откровенности он проговорился, что мог переселиться в Австралию только благодаря щедрости тетки.

«Надолго ли его хватит?» Этот вопрос интересовал нас всех, когда капитан впервые появился в наших краях. Скоро мы прониклись к нему большой симпатией. Правда, он всегда казался нам немного забавным, но теперь, когда его здесь нет, мы вспоминаем о нем с чувством сожаления.

О нем ходило много разных историй, одной из которых мы обязаны Стиву Райту, объездчику лошадей. Как-то поутру, проведя около часа в седле, Стив решил заглянуть на участок Вейчла. Миссис Вейчл в то время еще не переехала сюда. Когда Стив приблизился к палатке капитана, он с удивлением услышал неистовый звон коровьего колокольчика, доносившийся из-под брезента. Сначала он подумал, что в отсутствие хозяина в палатку забрела корова. Однако он тут же отбросил это маловероятное предположение: яростный звон колокольчика говорил о том, что корова очень раздражена или очень напугана, но и в том и в другом случае она сразу либо попятилась бы к выходу, либо, пропоров рогами палатку, ринулась бы прочь. Стив соскочил с лошади и подошел к жилищу капитана. Он тихонько приподнял край брезента и, готовый ко всему, заглянул в палатку.

Капитан, в пижаме, лежал на койке. Увидя Стива, он опустил руку с колокольчиком и пожаловался: «Где этот мальчик? Вы не видели этого мальчика? Он до сих пор не подал мне чай!»

Этот анекдот, совершенно очевидно, был плодом живого воображения Стива, но нам очень понравилась эта карикатура на капитана с его аристократическими привычками, и многие из поселенцев, слушая Стива, от души смеялись. В другом анекдоте рассказывалось, что кто-то зашел к Вейчлу как раз в ту минуту, когда капитан кувырком летел с лошади, купленной им накануне. Увидя соседа, он еле вымолвил дрожащим голосом: «Кажется, эта лошадь слишком резвая! Она сбрасывает меня уже четвертый раз!» Шутка имела успех, и, следовательно, никто не усомнился, что капитан, не успев вылететь из седла, с упрямой настойчивостью начал бы снова взбираться на лошадь, а это, по-моему, хорошо характеризует наше мнение о нем.

Капитан помогал создавать новую страну с тем же спокойным удовольствием, с которым он когда-то мастерил поставцы для кофейных сервизов и столики для гостиных. Он был искренне демократичен и интересы общества ставил превыше всего. Когда мы собрались строить местный клуб — то, что у нас в Квисленде, неизвестно почему, называют «Школой искусств», — капитан привел своих лошадей и наравне с лучшими нашими работниками возил из зарослей бревна, орудовал молотком и пилой и подавал наверх листы оцинкованного железа.

Особенно оценили его наши женщины. Он приносил им для костра самое толстое полено и одним из первых предлагал свою помощь, когда женщины разносили ведра с горячим чаем. Его мягкая, бескорыстная галантность пришлась им по душе.

У себя на участке он вносил некоторое изящество даже в такое прозаическое дело, как рытье ям для столбов изгороди. Это несколько замедляло его работу, но вскоре мы убедились, что он все делает очень тщательно. Его изгороди и сарай вполне отвечали всем местным требованиям.

Помню, зашел ко мне раз юный Смаджер, сын Дика Слейда, — он только что побывал у Вейчла и проницательным оком оглядел его хозяйство.

— Этот капитан здорово соображает, — сказал Смаджер. — Конечно, для новичка, хотел я сказать.

Я думаю, что все соседи капитана согласились бы и с этой оценкой и с формой, в которой она была выражена.

Капитан привел свой участок в порядок и наконец решил, что можно привезти сюда миссис Вейчл. Она пока жила в Брисбене у дальних родственников.