Если бы он только знал, сколько времени его будут держать в исправительном доме, он не мучился бы так; но этот «неопределенный срок» его беспокоил. Ему объяснили, что все зависит от его поведения; и он был склонен теперь признать, что налет на штамповочный завод был поступком нелепым, пожалуй даже скверным, если хотите.

Только бы знать, как долго будут его держать здесь взаперти!

Он не смог этого вынести. Он бежал. Полиция нашла его и водворила обратно.

Он снова бежал и направился прямо на улицу Роз.

Он постоянно делал безумные попытки удрать, и его всегда находили на улице Роз.

Надзиратель исправительного дома, человек добрый, пытался его уговорить.

— Ты причиняешь себе только вред, Джим, — убеждал он. — Тебя же все равно изловят рано или поздно, так почему же ты пробуешь бежать?

Джим жестко сжал губы. Он ничего не ответил.

Надзиратель вздохнул: он знал, что это значит. Он часто видел, как другие мальчики вот так сжимали губы.

«Будущий преступник», — решил он про себя.

Следующий побег Джим совершил в обществе приятеля, имевшего обыкновение кататься на чужих автомобилях. На суде он доказывал, что собирался воспользоваться этой машиной только для побега, а потом оставить ее где-нибудь на дороге милях в двадцати от города, и владелец получил бы ее обратно.

Джиму должно было скоро исполниться восемнадцать, поэтому его отправили вместе с его приятелем не назад в исправительный дом, а в тюрьму Лонг Бей, как настоящего преступника, и когда он вышел из нее несколько месяцев спустя, его рот был сжат еще жестче, если только это было возможно.

В продолжение всех тоскливых дней и ночей в исправительном доме и в тюрьме он не переставая думал о Тедди.

Он никогда не забывал, что на нем лежит ответственность за Тедди. Миссис Харрис присмотрит за ним, но все-таки ей надо как-то заплатить за это.

Тедди должен получить хорошее образование. Он не собьется с пути, у него будет возможностей больше, чем у брата. Джим позаботится об этом.

Но после тюрьмы ему будет трудно устроиться на работу. Кроме того, он слишком взрослый. Ему восемнадцать. Но найдет ли он работу, не придется ли ему добывать деньги преступлениями? Джим был готов на все. И он позаботится, чтобы Тедди не оставался в грязи на всю жизнь.

— Мир, — рассуждал Джим в трамвае, обращаясь к полдюжине таких же, как и он, тюремных птичек, которые вместе с ним вышли из Лонг Бей, — мир многое должен мне, я заплатил за все авансом.

Остальные отверженные от души поддержали его.

Каждому из них выдали по шесть пенсов на трамвай — этим исчерпывался весь их капитал. Считалось, что благодаря этой сумме они больше не свернут с праведного пути, сумеют найти работу, жилище, достойное общество, — и все это до наступления ночи. В противном случае любой полицейский будет вправе арестовать их как бродяг, не имеющих средств к существованию.

Один из мужчин, ехавших с ним в трамвае из тюрьмы, обучил Джима приемам кражи из легковых машин на стоянках. Позже он усовершенствовал эти приемы и добавил к ним еще некоторые собственного изобретения. Он умел спокойно и небрежно забрать с сиденья сверток или плед. Одевался он хорошо, даже изысканно, и неплохо наживался на рассеянности шоферов.

При поддержке своих верных союзников, миссис Харрис и улицы Роз, Джим чувствовал, что сможет теперь по-настоящему заботиться о Тедди. Однако полиция, — улица Роз постоянно на это жаловалась, — становилась все злокозненнее и злокозненнее. Вместо того чтобы степенно прогуливаться взад и вперед в форме, тем самым предупреждая горожан о своем присутствии, полицейские стали одеваться в штатское; они сидели в подъездах вместе с ночными сторожами; они пили пиво в барах, ругались, завязывали дружбу с ничего не подозревавшими карманниками; облачившись в кожаные фартуки, они даже усаживались рядом с шоферами грузовиков, и вид у них бывал тупой и глуповатый. Но стоило кому-нибудь стащить пакет с грузовика, как у них сразу появлялась прыть. Немедленно раздавалось: «Полицейский, арестуйте этого человека. Я сотрудник полиции». И через секунду они уже снова сидели на грузовике, и никто, кроме растерявшегося воришки, не успевал понять, что произошло.

Вот такой переодетый полицейский и выследил Джима, а когда за ним пришли, Тедди тоже был на балконе. Таким образом, и Тедди попал в тот самый приют, в котором начинал свою карьеру Джим. Его забрали туда как «безнадзорного», а также «связанного с известным рецидивистом».

Какой-то чиновник ведомства по охране детей выяснил, что «известный рецидивист» был старшим и любимым братом Тедди. Мало-помалу он выжал из мальчика всю историю: как Джим бегал из исправительного дома, стремясь вернуться домой, чтобы «присматривать» за Тедди, как он пытался зарабатывать деньги честным путем, как затем он начал обкрадывать автомобили, чтобы прокормиться самому и дать образование младшему брату.

Этот чиновник так заинтересовался Тедди, что добился его освобождения на испытательный срок и рассказал о нем одному доброму священнику; тому мальчик пришелся по душе. Он снабдил Тедди новым костюмом, накормил его и подыскал симпатичную супружескую пару, жившую на ферме в нескольких сотнях миль от города, которая согласилась взять мальчика к себе и заботиться о нем, как о родном.

Тедди был приятным, жизнерадостным пареньком, хотя несколько застенчивым и нервным; и ничего плохого о нем нельзя было сказать, кроме того, что брат его пошел по скверной дорожке. Добрый фермер и его жена заботились о том, чтобы мальчик ни в чем не нуждался. Они платили ему за работу, и вскоре у него уже лежали в банке деньги и был даже собственный мотоцикл.

Они требовали только одного: чтобы он порвал всякие связи и с улицей Роз и с братом. О них он должен был забыть навсегда.

Когда Джим вышел из тюрьмы, он разузнал о судьбе Тедди и о его встрече со священником. И сперва он надеялся узнать адрес Тедди.

Он не смотрел в глаза его преподобию. Он сидел, уставившись в пол, и вертел в руках свою шапку.

«Бегающие глаза, — подумал его преподобие. — Закоренелый преступник».

Но говорил он с Джимом ласково, уверяя его, что Тедди в хороших руках.

— Мальчик там очень счастлив. Вы же не хотите помешать его благополучию, не правда ли? Попробуйте забыть о нем.

— Он мой брат, — угрюмо пробормотал Джим, все еще глядя на узор ковра.

Священник поднялся, показывая, что разговор окончен. Он по-отечески положил руку на плечо Джима.

— Мне известна ваша история, — он старался говорить как можно мягче и убедительнее. — И мне кажется, я могу сказать, Джим, что в вашей душе скрыто много хорошего. Почему бы вам не начать жить честно? Возьмитесь-ка за ум.

Не снимая руки с плеча Джима, он проводил его до двери.

— Я, конечно, не могу предложить вам денег или работу, но когда вам будет нужен совет, совет друга — помните, что вы всегда можете прийти ко мне.

Когда священник открыл наружную дверь, он заметил, что на улице идет дождь — мелкая изморось, струившаяся под фонарем, как поток серебристого пепла.

«Попробую в последний раз», — решил священник.

— Джим, — сказал он таинственно, — вам никогда не приходило в голову, что, может быть, дождь — это слезы? Что существует некто, кто плачет о вас? Что ангелы, смотрящие вниз, на землю, могут иногда плакать? — Он почувствовал приятное душевное волнение. — Подумайте об этом, Джим, — сказал он и, пожав руку молодого человека, поспешно вошел в дом, спасаясь от сырости.

В этот вечер Джим снова был арестован за кражу свертка из легковой машины на стоянке.

Перевод Э. Питерской

Этого большого и сильного человека, шагающего по городу с косой на плече, зовут Ларри Фленнаган. Его мозолистые руки так крепко сжимают косу, что кажется, он сейчас опустит ее на головы прохожих. На многолюдных улицах прохожие расступаются, давая ему дорогу, а идущие впереди словно угадывают, что он сзади. И даже тех, кто не знает его, охватывает странное предчувствие опасности, — она кроется и в его огромном теле, и в том, как он несет свою косу, и в пугающей стремительности его походки. А те, кто знает его, говорят;