— Поглядите на Дуайеров, — говорил он, бывало, — С десяти акров в прошлом году они собрали пшеницы на семьдесят фунтов, не считая той, которая пошла на корм для кур. Сейчас они уже отсеялись с кукурузой, а ведь их только двое.

Но и помимо расчистки, работы хватало. Даже при кратковременной засухе колодец обязательно высыхал. И тогда нам приходилось по очереди ходить за водой к родникам, — а они были в двух милях от фермы. Ломовой лошади у нас не было, да и она бы нас не спасла, так как ни бочонка для воды, ни какой-нибудь повозки в нашем хозяйстве не водилось. Поэтому воду мы таскали на себе. Вот это была работа! Даже если вы сами не осушали ведра, несмотря на то, что основательно напились из ручья перед обратной дорогой, все равно к моменту вашего возвращения больше половины воды непременно расплескивалось, потому что ведро ударялось о вашу ногу каждый раз, когда вы спотыкались в высокой траве. Почему-то никто из нас не любил носить воду. Мы больше любили жечь хворост, оставаясь целый день без обеда, чем отправляться за водой к родникам.

Как-то раз в знойный день, истомивший всех жаждой, настала очередь Джо идти за водой. Он возвратился, ухитрившись почти ничего не расплескать. Все были довольны — после приготовления чая осталось достаточно воды, чтобы каждый из нас мог сделать по глотку. Обед почти закончился. Дэн уже поел и отдыхал на диване, когда Джо сказал:

— Послушай, папа, как выглядит дикая собака?

Отец ответил:

— Она желтая, уши острые, а хвост пушистый.

— Значит, их-то я и видел. Насчет пушистого хвоста не знаю, — волосы все повылезли.

— А где ты их видел, Джо? — спросили мы.

— В роднике плавали, дохлые.

Тут каждый призадумался и посмотрел на чай. Мне лично уже больше не хотелось пить. Дэн вскочил с дивана и вышел, а отцу пришлось заняться матерью.

В конце концов участок в четыре акра был довольно сносно расчищен, если не считать самых больших эвкалиптов и полсотни пней. Перед нами встала новая задача, и она не поддавалась решению на шахматной доске. Я уже говорил, что ломовых лошадей у нас не было. Единственным существом на ферме, напоминавшим лошадь, была старая заезженная кляча, на которой отец иногда ездил верхом. Я полагаю, что день ее появления на свет уходил в более далекое прошлое, чем день рождения отца, а своими формами она больше походила на советника городской управы. Однажды мы нашли ее в мелком болотце. Вороны выклевали ей оба глаза, а ее шкура свидетельствовала о том, что пернатое племя устраивалось тут на ночлег. Стало быть, на ее помощь нам уже рассчитывать не приходилось. И плуга у нас не было. Ну как же тогда сеять кукурузу? Вот в чем заключался вопрос.

Дэн и Дэйв сидели во дворе под кухонным навесом и оба молча скребли землю щепками. Отец и мать сидели в доме, обсуждая эту задачу. Время от времени отец принимался ходить по комнате, покачивая головой; иногда он давал пинка старому Крибу за то, что тот разлегся под столом. Наконец матери пришла в голову мысль, которая подняла настроение отца, и он позвал Дэйва.

— Найди-ка Топси и… — он остановился, вспомнив, что старая кобыла околела.

— Сбегай попроси мистера Дуайера одолжить мне три мотыги.

Дэйв сбегал. Дуайер одолжил мотыги, и задача была решена. Вот как мы начинали.

Перевод И. Левиной

Если есть на свете что-нибудь более скверное, чем корчевать репейник или дробить камень, так это сеять кукурузу с помощью мотыги.

Мы только что закончили. Девушки бросали последнее зерно в землю, когда на сцене появился Фред Дуайер. Отец остановился поговорить с ним, а мы — Дэн, Дэйв и я, — опираясь на рукоятки своих мотыг, словно кенгуру на свои хвосты, били мух. Они ужасны, эти мухи, особенно когда ноги у вас ободраны или покрыты болячками.

Дуайер был крупным мужчиной с длинными загорелыми руками и пышными рыжими усами.

— Медленно, должно быть, подвигается у вас работа с мотыгой, — заметил он.

— Что ж, пожалуй… да, — ответил отец так, словно он не был в этом вполне уверен.

Немного погодя Дуайер прошелся по нашей «плантации», внимательно разглядывая землю, потом расковырял ямку каблуком сапога, сплюнул и заявил: он не думает, чтобы наша кукуруза когда-нибудь взошла. При этих словах Дэн соскользнул со своего насеста, а Дэйв, казалось, перестал чувствовать, что мухи вот-вот отгрызут у него ногу. Но отец заспорил.

— Ладно, ладно, — сказал Дуайер, — авось взойдет. И тут отец принялся рассказывать о местах, где люди предпочитают сеять кукурузу при помощи мотыги, а не плуга, но Дуайер только смеялся и покачивал головой.

— Черт с ним! — пробормотал отец, когда Дуайер ушел. — Чепуха! Не взойдет! Как же!

Дэн, все еще сидевший в раздумье, выпрямился наконец и сказал, что лично он тоже не ждет никакого проку от этой работы. Тогда отец вышел из себя.

— Никакого проку? — завопил он. — Щенок, что ты понимаешь в этом?

Дэн спокойно ответил:

— Только то, что вся эта твоя затея с мотыгами — просто дурачество.

— А как бы ты справился иначе? — взревел отец.

И Дэн опустил голову и стал думать, пытаясь в это время застегнуть манжеты, на которых не было ни единой пуговицы.

— Плугом, — ответил он затем.

Что-то в горле у отца помешало ему высказаться по этому поводу, и он кинулся на Дэна с мотыгой в руках, но оказался слишком неповоротливым.

В ту ночь Дэн спал на дворе.

Едва мы успели отсеяться, как пошел дождь. И какой дождь! Неделями не переставало лить! И в самый разгар дождей взошла кукуруза — каждое зернышко, — доказав, что Дуайер был плохим пророком. Отец ходил веселый и каждому из нас обещал что-нибудь купить, а новые ботинки были обещаны всем.

Кукуруза росла, а с нею и наши надежды, только последние — гораздо быстрее. Прополка и окучивание были детской игрой, и она нам нравилась. Мысли наши были целиком заняты ботинками. Много месяцев прошло с тех пор, как мы в последний раз надевали башмаки. И теперь каждую ночь, лежа в постели, мы по двадцать раз решали один и тот же вопрос — покупать со шнурками или с застежками, а Дэйв даже приготовил бутылочку гуанового жира — смазывать свою пару.

Отец решил отправиться на заработки, пока созреют паши четыре акра кукурузы, — чтобы «свести концы с концами», как выразилась мать. И он пустился в путь. Вернулся отец в тот день, когда родились близнецы Том и Билл. Возможно, что его отсутствие и помогло семье снести концы с концами, но курятник от посещений динго оно не уберегло.

Когда кукуруза поспела, собрать ее было вовсе нетрудно, но отцу пришлось как следует поломать голову над тем, как доставить ее с поля. Казалось, не миновать им перетаскивать мешки на собственном горбу. Но Дуайер попросил помочь ему построить коровник, и уж тут отец не упустил представившейся ему возможности.

За работу, проделанную отцом, Дуайер перевез нашу кукурузу на ферму, а после того, как мы отшелушили зерно, отвез его на железнодорожную станцию. Да, легко сказать — отшелушили! Каждое зернышко нам приходилось выбирать вручную, и какой это был труд! Правда, первые полчаса мы совсем ничего не имели против этого занятия и шелушили початок за початком, словно нам это нравилось. А на следующий день какие у нас вздулись волдыри! Мы не могли из-за них согнуть пальцев и две недели ходили неумытыми.

С наших четырех акров мы сняли пятнадцать мешков, и лавочник взялся продать их. Кукуруза стоила тогда по двенадцать и четырнадцать шиллингов за бушель, и отец рассчитывал получить кругленькую сумму.

В течение почти трех недель каждый божий день отец тащился за пять миль в лавку, и я с ним. Каждый раз лавочник качал головой и говорил:

— Пока никаких вестей.

Отец не мог ничего понять. Наконец вести пришли. Лавочник был занят с покупателем, когда мы вошли, и велел «обождать немного».

Отец был доволен, я тоже.

Покупатель ушел. Лавочник посмотрел на отца, накрутил обрывок бечевки на указательный палец.