Перевод Е. Домбровской

Шахта в зарослях замерла. Черные вагонетки на рельсах у подъемника и ветхий навес над лотками резко выделялись на фоне зеленых, озаренных солнцем деревьев. В тишине звучало протяжное мелодичное посвистывание птицы-лиры.

Только вчера здесь повсюду раздавались голоса мужчин и подростков, которые торопились к своей смене, посмеиваясь, подталкивая друг друга. Визг вагонеток, грохот угля, сыплющегося из дробилки на железнодорожные платформы, — весь этот многоголосый шум, когда работа была на полном ходу, раскатывался далеко по тихим холмам.

Теперь здесь стояла тишина. Казалось, в самом воздухе ощущалось что-то трагическое.

Что же произошло?

По дороге брел старик шахтер, он и рассказал мне об этом.

— На шахте погиб паренек, — сказал он. — Молодой Кен Миле, коногон. Такой хороший парень, редко встретишь! Я знал его с малолетства… Частенько ходил с ним и с его отцом на охоту или рыбачить на озеро… И вот он умер. Все внутри переворачивается, когда случится такое, да еще с кем-нибудь из молодых. А ведь могло убить несколько человек, если бы молодой Кен не остановил вагонетки, которые неслись на них. Он самый настоящий герой.

— Как же это случилось?

— Проклятые вагонетки, — возмущенно сказал старик. — Они старые и изношенные; все крюки еле держатся, сцепления разболтались. Две крайние вагонетки сошли с рельсов, и у остальных четырех соскочили сцепления. Они понеслись под уклон… А Кен как раз вел к ним свою лошадь. Будь все в порядке, он припряг бы к ним лошадь и отвез бы их к дальнему забою.

Он попытался остановить вагонетки, он знал — дальше работают люди, им грозит опасность… Ну и попал под колеса. Проклятая дорога слишком узка. Быть может, он стоял чересчур близко. Никакой ниши, куда можно укрыться.

Каждому шахтеру хорошо знаком страх перед смертью, он ежедневно встречается с ней. Когда человек погибает под землей, по давнему обычаю товарищи воздают ему последние почести: все бросают работу и идут на похороны. Но когда шахтеры Норт Уолла провожали Кена Милса на местное кладбище, они не только выполняли свой обычный долг. Они знали: он умер за кого-то из них, и негодовали, что ему пришлось пожертвовать жизнью.

Несколько дней спустя я отправилась навестить мать юноши. Она жила в маленьком деревянном доме, неподалеку от шахты, у голубого озера.

Горе матерей всего мира было на ее лице: сильном лице трудового человека, обрамленном седыми волосами, В ее глазах, удивительно красивых, отражавших свет и тени зарослей, после смерти сына застыли потрясение и ужас. Он был один у нее.

— Я знаю, — с горечью сказала она, — Я такая же, как многие матери, чьих сыновей убивают на этой войне. Жена и мать шахтера живут в страхе всю жизнь. Они никогда не знают, какое несчастье принесет им новый день. В шахте опасно всегда. Но почему-то я не верила, что это может случиться с моим Кеном. Он был такой жизнерадостный, ему ведь было только восемнадцать лет… Красивый мальчик, высокий и сильный… Слезы ни к чему. Я больше не могу плакать. Это сильнее слез. Но почему это должно было случиться? Почему моего Кена, славного мальчика, раздавили эти ржавые вагонетки? Почему так плохо заботятся о тех, кто работает под землей?

Что можно было сказать, кроме: «В самом деле, почему?»

— Последнее время я все думала, — продолжала миссис Миле, — что Кен слишком много работает. Как только он входил, он без сил валился на стул. Он клал ноги на стол, чтобы они отошли, а я говорила: «Сынок, ты переутомляешься. Не надо так». — «Сейчас война мама», — говорил он. И я знаю, он хотел сделать все что мог, чтобы помочь тем, кто воюет. Он и его отец гордились, что шахта работает много месяцев без остановки.

Каждый скажет вам, что мой Кен был хороший, скромный мальчик: не пил и не курил. Он всегда приносил мне весь свой заработок и потом брал у меня на карманные расходы. Вы не представляете, какой он был заботливый, как старался делать все, что мне приятно. Недавно, когда я лежала в больнице, он прислал мне букетик этих розовато-белых лесных фиалок — он сам их нарвал — и записку: «Поправляйся и возвращайся скорей домой, мама…» И вот он умер. Он, а не я. Что могу я теперь для него сделать? Украсить его могилу! И только!

На шахте в зарослях снова кипит работа. Битва за уголь продолжается. А старые вагонетки все так же тащатся в темноте по узким штрекам, а когда рабочий день кончается, стоят в ожидании среди деревьев, освещенные солнцем.

Шахтеры Норт Уолла не забудут паренька, который погиб из-за разболтанного сцепления, из-за испорченных вагонеток, из-за узких проходов и отсутствия ниш для укрытия.

Безусловно, какие-то меры будут приняты, и жизни других юношей не будет подвергаться ненужным опасностям. Но товарищи навсегда запомнят, чем они обязаны Кену Милсу, и будут чтить его память.

Перевод Б. Вавилова

С утра мы держали наготове стадо в две-три тысячи голов и медленно объезжали его, давая животных пастись в высокой траве, доходившей им до живота. День обещал быть на редкость чудесным. Ночь была ясной и прохладной, а с восходом солнца подул теплый ветер, проносившийся над влажной равниной, слегка волнуя желтую траву, похожую на созревшую пшеницу. В прозрачном воздухе удивительно четко вырисовывались черные стволы акаций в миле от нас; время от времени парами взлетали индейки и, неуклюже покружившись, исчезали в голубом небосводе.

Сонная истома дня, становившегося все жарче и жарче по мере того как поднималось солнце, передалась и лошадям. Они лениво бродили вокруг стада, на ходу пощипывая сладкие побеги, скрытые в высокой траве. А мы, развалившись в седлах в самых непринужденных и удобных позах, неторопливо попыхивали трубками. Мы поджидали последнюю партию скота — небольшое стадо, которое Кэнти-метис с сыном гнали от дальнего ручья.

Они прибыли около полудня; тощие быки, трусившие рысцой под щелканье бичей и лай собак, и весь остальной скот, разбредшийся по равнине, начал собираться на полуденный привал. На всей необъятной равнине виднелось всего каких-нибудь три дерева, под которыми можно было укрыться от палящего солнца, и около них самые сильные животные затеяли драку за место в тени, бодаясь и сцепляясь рогами. Среди золотой травы стадо выглядело черным островом, одиноким и неподвижным, если не считать неспокойного движения в центре.

Ярдах в ста от него мы развели костер и поставили греть котелки. Внимательно поглядывая, как бы какое-нибудь животное не ушло, мы перебрасывались замечаниями о предстоящем отборе скота для продажи, который должен был занять весь долгий день. Отобрать предстояло голов четыреста и примерно столько же молодых быков и телок для клеймения, так что до захода солнца даже самый молодой из нас успеет наездиться досыта. А самым молодым был Стив — единственный сын Кэнти-метиса, худенький мальчик лет четырнадцати, с гибким телом, подвижными чертами лица и быстрыми черными глазами, которые, казалось, замечали все, что попадало в поле их зрения. Отчаянный и способный наездник, он знал клеймо каждого купленного животного на пастбище и возраст всех жеребят, носившихся по лесистым склонам. Он даже в самую темную ночь мог найти дорогу через густые заросли мульги и всегда знал, в каком из каменных колодцев есть вода. В окружающей его жизни почти не было тайн, которые он не разгадал бы, и все же его глаза не утратили выражения наивной непосредственности, и смех его оставался по-детски свежим. Он мастерски рисовал угольком лошадей и собак и целыми днями болтал с отцом и чернокожими.

Но большую часть времени он проводил со своим отцом. Кэнти был сухощавый мужчина лет сорока, сутуловатый и с больными суставами, услужливый и покорный. Когда-то он тоже был хорошим наездником, но в жизни его наступил тот период, когда спокойная кляча и тень на привале таят в себе больше соблазна, чем упоение бешеного галопа, при котором на каждом резком повороте коня рискуешь сломать шею. А теперь он исполнял на ферме всякую легкую черную работу, чинил проволочную ограду и следил за тем, чтобы в сарае всегда были дрова. Это была неприятная и скучная работа, но он выполнял ее со спокойным достоинством; он помнил, что его отец был белым, носившим славное имя, и что, хотя сам он пария, все же огромная пропасть лежит между ним и чернокожими, которые едят руками и спят вместе с собаками.