На следующий день я встретил Билла. Я ему рассказал, что для «укрепления своего здоровья» принимаю печеночный экстракт.

— У меня как раз имеется средство специально для тебя, — сказал он. — Ты помнишь, я говорил тебе об укрепляющем средстве, которое принимает моя жена?

— Да, — сказал я.

— Так вот, я его тоже принимал и никогда в жизни не чувствовал себя лучше. Это рецепт одного доктора с Коллинз-стрит. Я тебе его достану.

И он достал.

— В этом лекарстве много железа, стрихнина и мышьяка, — сказал он.

— Чудесно, — сказал я.

— Теперь о твоих волосах, — сказал он.

— Да, — сказал я.

— Ты скоро станешь лысым, как яйцо.

— Факт, — печально подтвердил я.

— Я этим займусь, — сказал он.

Он ушел и вернулся с банкой из-под табака, наполненной какой-то желтой мазью.

— Я это сам сделал, — сказал Билл. — Это смесь из свиного жира и серы. Унаследована от предков.

— Что, эта банка?

— Нет, рецепт.

— Мазь пахнет так, словно действительно унаследована от предков, — заметил я.

— Добавь туда духов, — сказал Билл, — и втирай в голову три раза в день.

— До или после еды?

— После.

Как-то меня навестил Альф. Я объяснил ему, как я «укрепляю свое здоровье».

— Нет ничего лучше кофе с глюкозой, — сказал он, — пей его утром и после обеда. А оливковое масло ты пьешь? — спросил он.

— Нет, — ответил я.

— Пей его, — сказал он.

— Ладно, — сказал я.

Мне становилось все труднее и труднее «укреплять свое здоровье». Я нажил себе несварение желудка.

Джордж дал мне порошок, который я принимаю после еды, а Альф — порошок, который я принимаю перед едой.

Бабушка порекомендовала мне пить рыбий жир и делать ингаляцию.

Но несварение стало еще хуже. Мои друзья, собравшись экспромтом, решили, что я должен соблюдать диету и за вторым завтраком есть только изюм и орехи.

— На одних орехах и изюме я не смогу укрепить свое здоровье, — сказал я.

— Зато это натуральные продукты, — заявили друзья. — Бери пример с животных.

Но животных, с которых можно было бы брать пример, вокруг не было.

Мне расхотелось «укреплять свое здоровье». Ко сну я должен был готовиться на час раньше обычного, чтобы успеть справиться со всеми лекарствами, которые необходимо было проглотить. И спать я уже не мог.

Я пожаловался Джорджу.

— Я не сплю, — сказал я.

Он отвел меня в сторону и дал мне какие-то таблетки. Таких маленьких таблеток я еще никогда не видывал. Вы тоже, наверное, никогда не видели таких маленьких таблеток.

— Принимай одну перед сном, — сказал он. — Это тебе поможет, но не вздумай кому-нибудь сказать, что это я их тебе дал. Они запрещены, — сказал он. — Мне дал их один парень, у которого есть знакомый врач. Их можно принимать, только если тебя мучит бессонница.

В ночь на понедельник я принял сразу две таблетки. Когда я проснулся, комната была полна моих друзей, возле моей кровати стоял доктор, и был уже вечер вторника.

Черт возьми! Ну и спал же я!

Друзья стояли с обнаженными головами, а это люди того сорта, которые ни при каких обстоятельствах шляп не снимают. И тут я понял, что еще немного — и мне уже не пришлось бы «укреплять свое здоровье».

Завтра я уезжаю в лес. Укреплять свое здоровье в городе — слишком опасное занятие, особенно если вокруг тебя такие друзья, как Джордж и ему подобные.

Перевод Н. Ветошкиной

Мальчик сидел у кухонной двери, на старой качалке с провисшей парусиной. Его мать размешала в цинковом тазу порошок для мытья волос и громко позвала: — Салли! Лалли!

Неторопливой тяжелой походкой она прошла в кухню и принесла оттуда жестяной чайник.

— Приведи-ка сюда сестер, сынок, — сказала она. — Час уже поздний, волосы у них до ночи не просохнут.

С тех пор как он себя помнил, каждое воскресенье мать повторяла эту фразу. Он не пошевельнулся и продолжал сидеть, тупо глядя на серую землю под навесом, за много лет крепко утрамбованную ногами.

— Ну и сын у меня, нечего сказать, — устало сказала мать и крикнула еще раз, надеясь получить ответ: — Салли! Лалли!

Из-за угла крытой ржавым железом лачуги высунулась рыжая голова девочки.

— Кого ты зовешь, мам?

— Ты же слышишь кого. Сейчас же идите сюда обе, пока вода не остыла. Живее!

Девочкам-близнецам было по десяти лет. Последние двое детей умерли совсем малютками, и поэтому детство Салли и Лалли протекало куда беспечнее, чем детство их старшего брата, — они были младшие в семье, и им не нужно было присматривать за малышами.

А на нем лежала забота о подраставших близнецах, в то время как мать стряпала, стирала и обшивала семью, кормила кур и возилась в огороде. Он следил за тем, чтобы девочки не подходили к раскрытому колодцу, не трогали цыплят, он оберегал их от ястребов, от змей, смотрел, чтобы они не забрались в огород…

Из маленьких колышков он мастерил для них куклы, из веревочных отрывков делал скакалки и собирал кости для игры в бабки. Он построил каждой из них по шалашику. А когда три или четыре раза в год вся семья на рессорной двуколке отправлялась в ближайший городок, у него на коленях сидела одна сестренка; а потом он не отпускал их от себя в бакалейной и мануфактурной лавках и на сквере у железнодорожной станции, где покрытые пылью олеандры и раскидистые эвкалипты роняли увядшие листья на сожженную солнцем траву.

Вначале, когда семья поселилась на этой ферме, школы поблизости не было, и поэтому, едва близнецы подросли настолько, что могли самостоятельно сидеть за столом, всем троим пришлось учиться заочно — по переписке. Такие бесплатные уроки являлись в те дни новшеством, и им не у кого было позаимствовать опыт. Он очень скоро обогнал сестер, и тогда их обучение тоже легло на него. Так продолжалось до тех пор, пока в двух милях от их фермы не была выстроена государственная школа. Тогда он сделался их провожатым — пять раз в неделю ему приходилось водить их туда и обратно.

Прошло уже больше года с тех пор, как он окончил школу. Сестры теперь ходили туда самостоятельно, а он помогал отцу на ферме. Все трое знали, что скоро в семье появится еще один ребенок. Девочки без конца шептались по этому поводу. Он злился.

— Салли! Лалли! — снова позвала мать. — Сейчас же идите сюда, не то я пожалуюсь отцу, когда он вернется.

— Уже поздно, — сказала она, обращаясь к сыну, — а я совсем с ног сбилась. — Она присела на край скамейки, облитой мыльной пеной и измазанной синькой, и осторожно положила руки на фартук.

Мальчик вскочил и помчался ловить сестренок. С визгом и хохотом они бросились от него в разные стороны — одна скрылась за грудой ржавых котлов, некогда служивших курятником, другая — за корнями австралийского эвкалипта, торчащими на фоне серой земли словно куча черепков и костей.

Он поймал обеих. Они покорно сдались — все это было только игрой, заключавшейся в том, чтобы подразнить старшего брата. Но сегодня он вел себя с ними не как всегда. Он больно сжал их костлявые плечики.

— Пусти, — завизжала Салли. — Мам, он вывертывает мне руку! — Она нацелилась, чтобы лягнуть его по ноге, и он отпустил ее, больно шлепнув на бегу. Тогда Лалли ущипнула брата, а он в ответ с неожиданной яростью тряхнул ее и потащил насильно к тазу.

Когда с мытьем было покончено, близнецы притихли, уселись на куче дров и стали сушить свои длинные золотисто-рыжие локоны, а мать вылила воду из таза на чахлое растеньице, вившееся вокруг столбов навеса.

Вдали, насколько хватал глаз, до самого края холма простиралось бурое жнивье. Колесо, ожидавшее ремонта, было небрежно прислонено к двуколке; сохнущее на веревке белье хлопало на ветру; ворона сидела на проволочной ограде.

Был воскресный день.