Кончилось воскресенье. Близился понедельник — рабочий день. Начало рабочей недели. Из недель складывается месяц. Из месяцев — год. Из годов — жизнь.

Практически невозможно поведать в очерке обо всей многотрудной и многогранной деятельности начальника отряда. Можно лишь выделить какие-то узловые моменты, характерные для сегодняшнего дня полковника. Я и попытаюсь это проделать. Тем паче, что Петр Алексеевич невольно подсказал мне их, рассуждая о том, что является наиболее существенным в работе начальника отряда.

Разумеется, вопрос вопросов — это люди, кадры. Нынче с ними работать гораздо сложнее, чем двадцать или десять лет назад: они грамотнее, образованнее, с широким политическим кругозором, но, разумеется, требовательность была и остается неизменной. Другое дело, в какую оболочку ее заключить. Можно — в грубую, бранчливую, можно — в спокойную, тактичную, культурную. Федорина может быть непреклонным и жестким, когда видит, что требуется принуждение.

Вот случай с капитаном Сайфулиным. Пограничный наряд обнаружил на контрольно-следовой полосе отпечатки автомобильных покрышек (впоследствии установили: машина геодезистов — потеряли ориентировку) и немедленно сообщил начальнику заставы. Следы машины? Откуда они взялись? А-а, там ведь ездил офицер из отряда, капитан Фроянченко. Сайфулин к нему: «Вы наследили на КСП?» — «Нет». — «Бросьте, больше некому». И как Фроянченко ни уверял, что не ездил через КСП, Сайфулин ему не поверил. «Принимайте меры», — подсказывал Фроянченко, начальник заставы отмахивался: что, мол, разыгрываешь, наследил и еще заставляешь меры принимать. Но лишь после указаний отряда Сайфулин перекрыл границу, однако прорабатывать след не торопился.

Начальник отряда сурово разговаривал с Сайфулиным. Тот ежился, возражал, в конце концов признал: да, притупилось чувство границы, допустил халатность.

Приказом по части Сайфулину объявили выговор.

Но дисциплинарные взыскания — крайняя мера. Чаще Федорина использует личные беседы. Час или полтора с глазу на глаз с седым, заслуженным командиром, пользующимся большим авторитетом, — штука действенная. Практикуется в отряде и своеобразная форма воспитания: провинившегося приглашают на собрание. Это не суд чести, это именно собрание с товарищеским разговором — товарищеским, но без скидок.

Младший лейтенант Пизюк энергичен, расторопен, работящ, и его вызвали на учебный пункт, доверили учебную заставу. Однажды в городе Пизюк нанес визит вежливости в… питейное заведение. Увы, визит закончился печально: опьянел, поднял шумок.

Чтоб Пизюк прочувствовал недостойность поступка и чтоб другим наука была, решили потолковать о нем на офицерском собрании. Сперва младший лейтенант держал себя уверенно, хотя и старался не глядеть в президиум, где сидел начальник отряда. Но слово взял майор Куц, за ним — полковник Лобастов, и голова Пизюка поникла. Вставали и говорили другие офицеры, зрелые и молодые, — с горечью, с гневом. Никто не выступил в защиту Пизюка, и это единодушие подействовало на младшего лейтенанта отрезвляюще. В конце собрания он попросил слова и, не отворачиваясь больше от президиума, сказал, что раскаивается в происшедшем, никогда не допустит подобного, не уронит чести офицера-пограничника, просит ему поверить.

— Поверим, — сказал полковник Федорина. — И проверим.

И в самом деле, не раз проверял: звонил начальнику заставы, справлялся о Пизюке. Тот отвечал: к нему претензий нет. Пизюк служит и ведет себя безупречно. Значит, держит обещание. Хорошо, если первый ошибочный шаг окажется и последним. Младший лейтенант в начале пути, и надо приучить его беречь доброе имя.

Пизюка приглашали на офицерское собрание осенью. Лейтенанта Гашаева — несколько раньше, летом. Повод был: зубной врач по должности, Гашаев ершился, вступал в пререкания с начальником медицинской службы старшим лейтенантом Акмамедовым, уклонялся от выполнения отдельных распоряжений.

Гашаев окончил институт — и сразу в армию, в отряде и вовсе недавно, гражданские замашки еще не выветрились, офицерские погоны еще не приобрели весомости. Но специалист дельный, этого не отнимешь. Да ведь и Акмамедов — способный врач, искусный хирург. Гашаев и заявляет: «Ты разбираешься в своей области, я — в своей». Акмамедов ему: «Я отвечаю за всю санитарную службу». — «Ну и отвечай. А кому и как лечить зубы, я лучше знаю». — «Безусловно. Однако ты будешь ездить на границу, особенно для профилактических осмотров». — «Нет, пускай ко мне приезжают с застав». — «Будешь!» — «Не буду!» Дискуссии отнюдь не научные…

С Гашаевым беседовали и начальник политотдела, и полковник Федорина — требовательно и внимательно, по-товарищески, с пониманием медицинской специфики, что ли. Руководители посоветовались меж собой: наказывать в дисциплинарном порядке или прибегнуть к офицерскому собранию?

На собрании выступило шесть человек, и опять мнение было единодушным. Хотя, естественно, тон обсуждения был иным, чем при разговоре о Пизюке. Гашаев, слушая товарищей, волновался. Сказал:

— Заверяю присутствующих: продумаю поведение, сделаю правильные выводы. Не хочу подводить коллектив, хочу быть достойным его членом. То, что меня покритиковали, пойдет мне на пользу…

После собрания Гашаев резко изменился — в лучшую сторону. Как-то Федорина зашел в зубной кабинет. Гашаев вытянулся:

— Здравия желаю, товарищ полковник.

— Здравствуйте, лейтенант. Как жизнь?

— Нормально, товарищ полковник.

— На заставах вас теперь знают в лицо?

— Так точно. Да и я там многих теперь знаю в лицо… А у вас, товарищ полковник, что, пломба выпала?

Федорина бросил взгляд на бормашину и шутливо сказал:

— Хотите отыграться за критику на собрании?

Гашаев шутки не принял, сказал серьезно:

— Товарищ полковник, пропесочили меня поделом. Собрание было уроком и ничего, кроме пользы, не принесло. И в общем-то, спасибо за это.

— Ну ладно, коли так. А пломба держится! — Федорина улыбнулся. Улыбнулся и Гашаев.

Петр Алексеевич говорит мне:

— Этот метод воспитательной работы годится для дружного, сплоченного коллектива. Единодушие нужно. Само собой, собрания требуют подготовки, нельзя полагаться на авось… А эффект от них немалый, зачастую больший, нежели от дисциплинарных взысканий.

Подтверждаю: офицерский коллектив в отряде сплоченный, сработавшийся. Не в последнюю очередь заслуга в этом начальника отряда. Его исключительное трудолюбие, увлеченность, энергичность — пример для других. Здесь работают не «от» и «до», а сколько надо для службы. Бывает, приедет новенький и спервоначалу опасается перетрудиться, в семнадцать ноль-ноль уже фуражка на голове. Однако поживет, пооботрется, увидит, как товарищи работают, — и уже сам не считается со временем: не успел доделать — задержись, служба прежде всего.

Федорина щедро, но ненавязчиво делится опытом, учит деловитости. Решение должно быть не «вообще», а конкретным; мало принять толковое решение — необходимо обеспечить и проконтролировать его выполнение; нельзя с каким-нибудь вопросом «гонять футбол», то есть перекидывать друг другу, надо взяться и сделать: выделяй главное, иначе захлестнет текучка.

О, текучка — страшная сила! По чистосердечному признанию Петра Алексеевича, она порой заедает и его. Справедливо полагая, что успех службы в конечном счете предопределяется непосредственно на границе, и добиваясь слаженности отряда, комендатур, застав, — он часто выезжает на границу. А надобно еще чаще. Вот и встает проблема времени, разумной траты его, избавления от излишней переписки.

У Федорины железный закон: быть на заставе не менее трех суток, работать группой. Ибо цель приезда — практически помочь начальнику заставы устранить недостатки.

А помогать есть кому. На заставах отряда много молодых офицеров, и учить их следует по-разному.

Что ни человек, то свой характер, свои плюсы и минусы. У одних служба сразу пошла. У некоторых не ладилась, им нужна была особая внимательность и забота старших командиров. Этого Федорина требует от офицеров штаба и политотдела. Одобряет, когда они изучают педагогику, сам следит за литературой, немного завидует начальнику политотдела подполковнику Блохину, заочно окончившему пединститут. Это понятно: нынче без педагогических знаний трудненько вести воспитательную работу.