— Руби!

Сиро обнажил отцу кожу вокруг шеи, отрубил ему голову, потом повернул его меч и по самую рукоять вонзил его себе в живот, опустил голову и упал. Трое слуг, увидев это, подбежали и пронзили их одним мечом. Головы их легли в ряд, словно рыбы, нанизанные на вертел.

Тот, кого звали Вступивший на Путь Андо Саэмон Сёсю, приходился дядей госпоже из Северных покоев[808] Нитта Ёсисада, поэтому его супруга на письме Ёсисада изволила приписать своё послание и потихоньку отправило его к Сёсю, Андо сначала направился с тремя с лишним тысячами всадников к реке Инасэ, но войско Сэра-да Таро помимо того что повернуло от мыса Инамура назад, нарушило этим свои позиции и отошло, было окружено войском Юра и Нагахама и разбито, так что от него осталось только сто с лишним всадников. Сам он получил множество лёгких ран и вернулся в свою усадьбу и в то же утро в час Змеи[809] его жилище сгорело, так что от него и следа не осталось. Жена, дети и родственники куда-то бежали — никто не знал, куда именно, а спросить было не у кого.

И не только это. Сгорела также и усадьба господина Камакура. Некоторые говорили, что господин Вступивший на Путь[810] изволил удалиться в Тосёдзи, храм Победы Востока, поэтому на вопрос: «Значит, на пепелище этой усадьбы умерли многие его сторонники, разрезавшие себе животы?», следовал ответ: «Не видели ни одного».

Услышав это, Андо произнёс:

— Как жаль! Место, где издавна изволил пребывать хозяин японской державы, господин Камакура, попрано копытами вражеских коней. Стыдно, что потомки будут насмехаться над тем, что там не погибло и одной-двух тысяч человек. Когда время приходит, люди так или иначе умирают, а со спокойным сердцем покончить с собой на пепелище дома своего господина — значит, стремиться смыть позор с господина Камакура! — и в сопровождении оставшихся в живых своих подданных, ста с лишним всадников, направился к дороге Коматигути.

Словно явился на службу в прежние времена, он спешился на перекрёстке возле пагоды и обвёл взглядом пустое пепелище: до сего дня окружённое большим забором высокое здание вмиг стало пеплом. Остался только дым всеобщей изменчивости.

Многие из родственников и друзей, которые до вчерашнего дня развлекались и шутили, погибли на поле боя. Оставлены трупы некогда процветавших, которые гибнут непременно.

Скорбь среди скорби. Ошеломлённый Андо вытер слёзы, и тут появился человек, назвавшийся посыльным от госпожи из Северных покоев господина Нитта, и вручил письмо, написанное на листе тонкой бумаги. «Что это?» — подумал Андо, открыл письмо и прочёл: «Мне сейчас передали о положении Камакура. Во что бы то ни стало, выезжайте туда. Обстоятельства в последнее время изменились, можно сказать, смягчились».

Прочтя это, Андо потерял цвет лица и сказал:

— Говорят, что у человека, который входит в лес, полный ароматов, одежда сама благоухает. Та, что доводится воину супругой, сердце имеет отважное, наследует и прославляет его дом и имена детей. Поэтому в старину, когда сражались ханьский Гао Цзу и чуский Сян Юй, человек по имени Ван Лин построил замок и заперся в нём, а когда чуское войско этот замок атаковало, он не пал. Тогда чуские воины обсудили всё между собой и решили: «Сыновняя преданность Ван Лина по отношению к матери не мелкая. Если мы, захватив мать Ван Лина, оказавшегося в трудном положении, привяжем её к щиту и атакуем замок, Ван Лин не сможет стрелять в нас и должен будет сдаться», и с этими словами исподтишка захватили его мать. Мать Ван Лина считала в душе, что её сын в своём служении ей превосходит сыновнюю почтительность Да Цзяня и Цзэн Цаня[811]. Если меня привяжут к щиту и двинутся на замок, то Ван Лин будет не в силах выносить страдания, и замок может пасть. Она решила ради потомка отказаться от остатка своей жизни, умерла на собственном мече и тем в конце концов восславила имя Ван Лина.

— Я до сих пор пользовался милостями воина[812] и стал людям известен. Если я сейчас поспешно выйду и сдамся в плен, как это люди смогут считать меня человеком, знающим, что такое стыд? Пусть такое выскажет человек, имеющий женское сердце но поскольку Ёсисада разбирается в том, что есть долг отважного воина, само собой разумеется, он соблюдёт его. Кроме того, если Ёсисада что-то говорит, он хочет испытать намерения противника, но если госпожа из Северных покоев считает, что этим он оскверняет семейное имя, она должна от этою решительно отказаться. Ради детей нельзя отвергать печаль близких друзей.

То горюя, то раздражаясь, он на глазах у посыльного обернул этим письмом кинжал, разрезал себе живот и упал замертво.

У младшего брата Вступившего на Путь Сагами, у Вступившего на Путь Сиро Сакон-но-таю был вассал, Вступивший на Путь помощник Левого конюшего Сува, чей сын Сува Сабуро Моритака во многих сражениях потерял убитыми всех своих подданных. Остались только два всадника, хозяин и слуга. Они прискакали к покоям Вступившего на Путь Сакон-но-таю и доложили: «Мы думаем, что на этом заканчивается битва в черте Камакура и прибыли, чтобы сослужить последнюю службу. Скорее проявите решимость, покончите с собой!».

Вступивший на Путь отдалил от себя окружавших его людей и на ухо Моротака тихонько проговорил:

— Этот мятеж случился нежданно. Род наш наверняка уже погиб, потому что Вступивший на Путь Сагами в своём поведении отвернулся от обращённых к нему чаяний, отдалился от упований богов. Небо не терпит высокомерия, с пренебрежением относится к излишествам, однако, если в роду не иссякли излишки добра, накопленные многими поколениями, разве не будет среди потомков таких, кто возродит и продолжит прерванное?!

В старину, видя, что государство не может погибнуть из-за того, что циский Сан-гун не ведает Пути, его вассал, человек по имени Бао Шуя, забрал Сяобо, сына[813] Сан-гуна, и бежал в другую страну. Тем временем, Сан-гун, как он и предполагал, был убит княжеским потомком Учжи[814] и потерял государства Ци. В это время Бао Шуя привёз Сяобо в государство Ци, застрелил княжеского потомка Учжи и в конце концов ещё раз государство Ци сохранил. Это и есть циский Хуань-гун. Значит, и мы, если хорошенько подумать, не должны опрометчиво совершать самоубийство. Если мы сможем убежать, то подумаем, как бы нам вторично смыть с себя позор поражения! Наше окружение тоже, если оно хорошенько пораскинет умом, то поймёт: куда бы мы ни спрятались или сдались в плен, мы продлим свои жизни, спрячем Камэдзю, племянника Такатоки, а когда увидим, что время пришло, то опять поднимем большое войско и сможем снова обрести надежду. Его старший сын Мандзю во всём доверился Годайи-но Уэмону, поэтому я думаю, что всё обойдётся благополучно.

На эти слова Моритака, сдерживая слёзы, проговорил:

— До сих пор моё положение зависело от того, жив или погиб мой род, поэтому собственную жизнь мне не было жаль. Осуществить самоубийство перед лицом господина значит показать, что нет у тебя двоедушия, поэтому я и явился сюда. Но есть такая пословица: «Легко решиться на смерть в одночасье, трудно осуществить запланированное десять тысяч поколений назад», а потому так или иначе надо последовать тому, что вы сейчас предложили.

Сказав это, Моритика уехал от него и прибыл в долину Оги, где находились покои госпожи Ниидоно, любимой наложницы господина из Сагами. Все дамы, начиная с Ниидоно, искренне обрадовались ему.