— Когда ты решишь, что мы удалились от замка на четыре-пять тё, запали в замке огонь.

Все освободились от снаряжения и, смешавшись с нападавшими, разделились на группы по пять и по три человека и прошли перед штабом противника и там, где спокойно спали войска. Когда Масасигэ проходил пред конюшнями Нагасаки, противник увидел его и недовольно спросил:

Кто это такой, не называя себя, крадётся перед штабом?!

Это человек из окружения полководца. Перепутал дорогу, — ответил Масасигэ и быстро проследовал мимо.

Тот недовольный подбежал близко к Масасигэ и выстрелил прямо в него со словами:

— Подозрительный тип. Думаю, что это не иначе, как конокрад. Застрелить его!

Стрела коснулась локтя Масасигэ и отлетела. Казалось, что стрела с силой вонзится, но она не задела даже кожу воина, но повернулась и отлетела прочь. Потом, когда осмотрели след, оставленный этой стрелой, оказалось, что она угодила в амулет — сутру о богине Каннон, в которую Масасигэ верил и читал много лет, и своим наконечником попала на две строфы гатхи с восхвалением всем сердцем имён будд и бодхисаттв. Как это удивительно!

Когда Масасигэ избежал неминуемой смерти, он бежал ещё двенадцать с лишним тё, а когда оглянулся назад, — как и было обещано, штаб в замке уже подожгли. Наступающие войска издали победный клич:

— Ого! Замок пал! Никого не выпускать! — волновались они.

Когда осмотрели внутреннюю часть замка после того, как пламя погасло, в огромной яме, заполненной углями, обнаружилось много сгоревших трупов. Все, кто увидел это, говорили:

— Какая жалость! Масасигэ покончил с собой. Хоть и был он врагом, но это — прекрасная смерть с луком и стрелами в руках.

Не было ни одного человека, который бы не хвалил его.

Тем временем, вступивший на Путь Сакураяма Сиро, заняв только половину провинции Бинго, считал, что он пересечёт Биттю и сможет усмирить провинцию Аки. Когда же пронёсся слух, что и замок Касаги пал, и Кусуноки покончил с собой, все войска, следовавшие за ним, разбежались. Теперь с ним остались сородичи, неразрывно между собой связанные, и двадцать с лишним молодых вассалов, которые издавна служили ему.

В последние годы вне власти, захваченной в старину воинскими домами, не осталось и малой толики земли во всех Девяти провинциях среди Четырёх морей, поэтому их не могли спрятать у себя даже близкие люди, а малознакомых тем более нельзя было об этом просить. Чем попадать в руки чужих людей, которые выставят напоказ его труп, Сакураяма направился в главное святилище своей провинции, предал смерти любимого сына, которому исполнилось восемь лет, и свою верную жену двадцати семи лет. Потом развёл на алтаре святилища огонь, сам себе взрезал живот, а двадцать три его сородича и молодых вассала — все превратились в пепел.

Итак, если спросить, почему Сакураяма из множества мест именно этот алтарь избрал, чтобы на его огне сжечь своё тело, выяснится, что этот Вступивший на Путь долгие годы преклонял голову в данном святилище и скорбел о том, что передняя его часть слишком повреждена. Сакураяма дал обет восстановить её, а поскольку это была большая работа, у него было просто желание и не было сил. И к теперешнему заговору он присоединился исключительно для того, чтобы выполнить этот обет.

Однако не встретились ли здесь боги с непочтительностью? Обет выполнен не был, а человек захотел умереть.

Но он при этом думал: «Если мы сожжём это святилище, то и придворным вельможам, и воинским домам ничего другого не останется, как распорядиться каким-то образом восстановить его. Пусть сам я упаду на дно преисподней, я не буду страдать, если обет исполнится. Поэтому я с отважным сердцем сжигаю себя на алтаре святилища. Если всё больше думать о милосердии будд и бодхисаттв, явленных в этом мире в других ипостасях, хорошее и дурное связаны и равно являются средствами спасения, поэтому, совершив грехи в этой жизни, я встречу благо в грядущей. Думаю, что это желание не мелкое».

Когда принудили к сдаче замок Касаги, до людей, которых взяли в плен, некоторое время руки не доходили из-за того, что навалились дела, связанные с концом уходящего года. Когда наступил новый год[295], вельможи явились ко двору с поклоном, а после того, как воинские дома начали производить оценку обстановки, в столицу прибыли два посланца Востока, Кудо Дзиро Саэмон-но-дзё и Вступивший на Путь из Синано по имени Никайдо Гётин. Они представили в Рокухара содержание решений Канто о людях, которых следует казнить смертью, и о провинциях, в которые следует ссылать.

Принцев, бывших настоятелями в Горных воротах[296] и в Южной столице[297], лунных вельмож и гостей с облаков, вплоть до особ из службы охраны дворца, в зависимости от тяжести их вины, приговорили к тюремному заключению или к ссылке. Однако в отношении Асукэ Дзиро Сигэнори определили: его следует доставить на речной берег у Шестой линии, Рокудзё и там отрубить голову. Старшего советника, его милость Мадэнокодзи Нобуфуса[298] воинские дома арестовали за преступления его сыновей Фудзифуса и Суэфуса и тоже держали в заключении. Ему было уже за семьдесят лет, поэтому пошли слухи, что так можно отправить в ссылку на отдалённые острова и священного повелителя десяти тысяч колесниц[299]. Он с горечью думал, что два его замечательных сына будут приговорены к смерти, а сам он стал узником царства Чу[300], поэтому в необычных своих раздумьях и в печали от того, что до сего времени он прожил такую долгую жизнь только лишь затем, чтобы видеть и слышать о подобных горестных вещах, сложил такие стихи:

И виновные, и невиновные лунные вельможи и гости с облаков, посещавшие прежнего государя[301], были либо отстранены от дел и пошли по стопам Тао Мина[302], либо освобождены от официальных обязанностей и страдали от голода и нужды. Неизвестно, сон ли, явь ли переменчивая судьба, неприятности и спокойствие времени. Времена меняются, события проходят, горе и радость меняются местами. Что такое радость, и что за польза может быть от сетований в этом мире скорби?

Действительного советника среднего ранга, его милость Томоюки в сопровождении Вступившего на Путь судьи Сасаки Садоно Доё отправили в Камакура. Видимо, кто-то заранее сказал ему, что по пути он может лишиться жизни, поэтому, пересекая Заставу встреч, он произнёс:

А переходя через мост Сэта[303], прочёл:

Поскольку заранее было определено, что этот вельможа по пути должен лишиться жизни, прибыли надзирающие, сказавшие, что его нужно зарубить в Касивара провинции Оми[304], поэтому Доё вышел перед советником среднего ранга и сказал: