Нина лежала под корнями Старой Ракиты, а рядом дымилась свежая яма.

Самолеты летели к огненному горизонту.

Боль от удара заглушила горе. «К тёте Кате!» Теперь девочка знала, куда бежать.

Гул в небе стих, и Катерина с детьми выбирались из погреба.

— Тетя Катя, — обрадовалась родным Нина и заплакала. — Папа умер.

Гроб, сколоченный наскоро, пока не начался новый бой, несли Иван Кузьмич и два других старика.

Провожали Степана в последний путь только они, дети и семья дяди Никиты.

Процессия шла торопливо. Бомбежка могла начаться в любую минуту.

Последний путь Степана прервал гул самолетов.

Старики опустили гроб на землю.

— Скорее, Ниночка, — Катерина потянула Нину за рукав в сторону кладбища.

Потревоженные бомбежкой и незваными гостями вороны с карканьем заметались над могилами.

— Война проклятая! Даже похоронить по-человечески не дает, — причитал Иван Кузьмич, пригнувшись к земле между деревянными крестиками.

Катерина с детьми залегла в кусты. Притаились старики среди могил.

Целую вечность взрывы сотрясали землю.

Нина легла на чёрный снег, обхватила голову руками, чтобы было не так страшно.

А потом наступила мертвая тишина, как будто все вокруг было одним сплошным кладбищем.

Нина осторожно оторвала голову от земли.

Гроб отца был на том же месте, где его оставили.

Но от дома у старой березы остались только обломки.

Раненых вечером успел увезти грузовик, но мёртвые остались в сенях.

Нина и Толик испуганно смотрели друг на друга. Возвращаться было некуда.

— Ничего, как-нибудь… — растерянно утешала сирот Катерина.

Хоронила Степана молча.

Только один из стариков вздохнул:

— Хороший был мужик.

Нина не плакала. Все происходящее вокруг казалось кошмарным сном.

Даже когда гроб опускали в ледяную землю, только крепче вцепилась в рукав брата.

Но на обратной дороге, когда на пути встали развалины дома, Нина остановилась, и слезы, горячие, горькие вырвались наружу плачем.

От дома, где они жили вместе с отцом, осталась только груда обугленных бревен, да уцелел каменный уголок. А среди развалин лежали обугленные потрескавшиеся трупы.

Катерина поспешила увести девочку со страшного места.

— Пойдем, пойдем, Ниночка…

Дома Катерины с кладбища не было видно, и женщина вздохнула с облегчением, когда вдали показалась знакомая соломенная крыша.

Только теперь Нина почувствовала, что от холода её бьет озноб. Старенькое пальтишко прохудилось сразу в нескольких местах.

— Скорее полезай на печку! — скомандовала Катерина.

Проснулась Нина только поздно вечером, и не сразу поняла, где она, как она здесь оказалась, и утро на дворе или ночь.

Страшные картины — оставленный на полдороги гроб, обугленные тела среди обломков дома — снова встали перед глазами. Сон, зимний, крепкий звал обратно туда, где тепло и не сводит живот от голода. Там яблони, как снегом, усыпаны белыми цветами, потому что пришла весна…

Пусть длится и цветёт…

— Вставай! — вернул в холод голос Катерины.

Ни весны, ни яблонь. Ночь, зима, война.

На улице кто-то гортанно засмеялся, и в окно полетел зажженный факел.

— Изверги! — бессильно погрозил кулаком Иван Кузьмич. — Креста на вас нет!

Из дыма взметнулся рыжий Васькин хвост.

— Скорее, на улицу! — открыла дверь Катерина.

Пламя поднялось по стене к соломенной крыше.

Одеваясь на ходу, дети высыпали на улицу. Следом выбежали Иван Кузьмич и Катерина.

Вся деревня была уже в огне и дыму. Соломенные крыши полыхали повсюду.

Люди метались от дома к дому.

В воздухе сновали снаряды и пули.

— Бежим в овощехранилище! — Катерина взяла за руки замешкавшихся дочерей.

Нина с тревогой оглянулась: брат потерялся где-то в дыму.

— А где же Толик? — остановилась она.

— Быстрее, быстрее, Нина, — потянул ее за руку к единственному сохранившемуся поблизости убежищу Иван Кузьмич.

В овощехранилище собралась уже почти вся деревня.

Брата Нина увидела сразу. Он стоял у самого входа с Грушиным Ванечкой.

Чуть подальше оказались притиснутыми к стене Груша и соседка Татьяна с Коленькой.

— Ниночка! Куда же ты пропала? — позвала сестра Захара. — Мы уже не знали, что и думать. Дом-то ваш на воздух взлетел.

Коленька плакал на руках у матери, и она напрасно качала его, пытаясь успокоить.

— А где же дядя Захар? — Нина заметила, что брата Татьяны нет в овощехранилище.

Татьяна вздохнула и нахмурилась:

— В погребе остался. «Не пойду», — говорит, и все. Что с ним сделаешь?

В овощехранилище пахло поздней осенью — запах земли смешивался с запахом свеклы, моркови, картошки, которыми были завалены обе стороны от прохода.

У маленькой узкой двери остался пулеметчик, чтобы немцы не вошли в овощехранилище.

— Когда можно будет выходить, я скажу, — предупредил он и прикрыл за собой дверцу.

Время тянулось нестерпимо медленно.

Люди ждали. Плакали дети, причитали старики. Кто-то, осторожно пробивая себе дорогу руками, пробирался на улицу выйти по малой нужде.

Вскоре дверь снова отворилась. Дохнуло морозным ветром.

— Ребята! — прокричал, срываясь на крик, вернувшийся с улицы мужик. — Пулеметчик наш убит! Деревню снова заняли немцы!

Ропот и проклятья наполнили овощехранилище. Громче, беспокойнее заплакали дети.

К запаху земли и сырых овощей теперь примешивался запах дыма.

— Тише! — приказал кто-то.

В наступившем молчании стало слышно, как потрескивает навес над овощехранилищем — солома вперемешку с землей.

— Горим, братцы! — чей-то крик послужил сигналом.

Напирая друг на друга, люди двинулись к выходу.

— Осторожно, не раздавите детей! — пытался образумить толпу женский голос, но его тут же заглушили визг, крики и плач.

— Выходите по одному! — услышала Нина надо всей этой суматохой неожиданно отчетливый и твердый голос брата. — Вы же передавите друг друга.

Неожиданно голос подростка заставил образумиться и взрослых.

Продвигаясь ближе к выходу, Нина увидела, как Толик и Грушин Ваня выдергивают на улицу, как редьку, задыхающихся в дыму людей.

Почувствовала, как едкое, противное проникает в лёгкие.

Нина закашлялась, протянула вперед обе руки и тут же оказалась лежащей на снегу.

Крыша полыхала над овощехранилищем зловещей короной.

На краю оврага рушился в огне дом учительницы. Кровавое солнце войны медленно вставало над деревней, ярко освещённой пожарами.

Пули, снаряды свистели вокруг. Выла вьюга.

Кубарем люди скатывались по снегу под гору.

— Бежим, Нина! — услышала девочка за спиной голос соседки Татьяны и почувствовала, как скользит вниз вместе со всеми.

Коленька уже не плакал на руках у матери. Только смотрел на происходящее большими испуганными глазами.

— Скорее в погреб!

Бомбежкой разнесло и дом Татьяны.

Женщина побежала к родным развалинам и юркнула в отверстие среди обломков.

Нина последовала за ней. Помогла спустить вниз Коленьку.

В погребе уже жался к стене Захар.

— Люди в черном уйдут, уйдут, — повторял он снова и снова.

— Уйдут, — всхлипнула Нина, обняла Захара.

— Ты только плыви, только не бойся. Огонь сильнее ночи. Я приду за тобой и поймаю их в мышеловки…

Нина уснула под шепот Захара, а когда открыла глаза, в погреб робко заглядывало зимнее солнце.

Татьяна испуганно смотрела на Нину. Коленька посапывал во сне на руках матери.

По измученному виду Татьяны, Нина поняла, что женщина не сомкнула глаз всю ночь.

— Пошли! — тихо прошептала она и толкнула в бок Захара.

— Я не пойду наверх! Там люди в черном! — испугался он, поняв, что сестра хочет заставить его выбраться из погреба.

— Хорошо, побудь пока здесь! — согласилась она. — Мы посмотрим, что там наверху, и потом придем за тобой.

— Нет! — ухватил ее за край одежды Захар.