Впрочем, для Шарля, кажется, эта сумма не так уж мала. Посерьезнев, Жоржетта присела рядом и снова заговорила:

– Вполне естественно, что Шарлотта заговорила о приданом – она рассчитывает на скорую свадьбу с вами. И вполне закономерно рассчитывает, должна вам заметить. Вы компрометируете девушку перепиской и тайными встречами, неужели вы не понимаете?

– Содержание тех писем вполне невинно, уверяю вас. А видимся мы с нею только мельком в церкви.

– И вы даже не признались ей в своих… – Жоржетта с трудом могла это произнести, – чувствах?

– Я… словом, нет, не признался. Я не могу давать ей ложные надежды. Я люблю Шарлотту, всем сердцем люблю, но… – Шарль с силой сжал челюсти, как будто не хотел продолжать. Но все-таки сделал над собой усилие и договорил, внезапно повысив голос и отчего-то посмотрев на Жоржетту излишне жестким взглядом: -…но не могу же я привести ее в свой полуразрушенный промерзший замок, где ей придется самой готовить обед, убирать комнаты, стирать белье!

Шарль нервно отвернулся и обхватил голову руками – едва ли он еще кому-то признавался в том, как живет на самом деле. С трудом Жоржетта поборола в себе желание обнять его и утешить.

– Но ведь можно нанять кого-то… – предположила вместо этого она.

– Кого? Все крестьяне разбежались с моих земель [5] за время, что я отсутствовал! Остались только нищие бездельники и выпивохи, которых я сам близко не подпущу к замку! Три тысячи ее приданого уйдут очень быстро. И что потом?

Жоржетта смотрела на него с жалостью, от которой щемило сердце, но все равно не могла согласиться. Сама Жоржетта, выпади ей счастье стать женой Шарля, приняла бы и этот его быт. Нет, бедность это ужасно, это унизительно – спора нет! Но ведь главное, они с любимым были бы вместе, а все остальное поправимо. Так думала сама Жоржетта, и она была уверена, что Шарлотта д’Эффель, если она хоть каплю любит Шарля, думает так же. Если, конечно, она вообще его любит.

Шарль снова заговорил:

– Жоржетта, я думаю, вы, как и многие жители нашей провинции, наслышаны о романтической, – он презрительно скривился, – истории моих родителей. Я никогда не знал своей матери – она умерла в родильной горячке, произведя на свет меня. Но вырос я на рассказах отца о том, как сильно они любили друг друга, о том, что мать отказалась от своего положения в обществе и от родных ради него. И особенно он любил повторять, что до последнего своего дня она была счастлива.

За полгода до смерти отца обвалилась одна из стен замка… О, не пугайтесь так, Жоржетта, вы не видели мое родовое гнездо – я удивлен, что стоят до сих пор другие стены. Так вот, та стена граничила с комнатами моей матери, и среди обломков я нашел ее дневник. Видимо, она прятала его в расщелине между камней за гобеленом или еще как-то – словом, в этой стене был устроен тайник, где она хранила записи. Я… поймите меня, я никогда не видел свою мать, мне хотелось знать о ней больше. Я не утерпел и начал читать. И с первых же строк понял, что она была счастлива с моим отцом что-то около двух недель. Через две недели после переезда в де Руан она поняла, что превратила свою жизнь в ад – она так и писала. Нет, отец замечательно к ней относился, обожал ее, любил, но оттого ей было только труднее – ведь она ненавидела его. Ненавидела за то, на что отец обрек ее на бедность, на нищету. Она никогда не говорила ему этого… и я сделал все, чтобы отец никогда не увидел ее записей, но… однажды она даже решилась сбежать от отца: сказала, что родители ее простили, и она якобы едет их навестить. На самом деле она только надеялась, что те ее простят и позволят остаться в родном доме. Но маркизы де Шато-Тьерри ее не приняли, сказали только, что она должна вернуться к мужу, и что она им больше не дочь. После этого мать вернулась в Шато-де-Руан и каждый день звала свою смерть. Каждый день на протяжении полугода, что и оставалось ей жить.

Шарль замолчал, невидящим взором глядя на розовый куст. Жоржетта, обычно не склонная к сантиментам, все же не выдержала – тоже бросилась на скамейку и пылко сжала его руку. Говорить она ничего не стала – что здесь можно сказать? Как утешить?

– Теперь вы понимаете, Жоржетта, что я не могу жениться на Шарлотте? Сейчас не могу. Я должен скопить состояние – хотя бы небольшое, чтобы хватило на первое время.

Жоржетта ответила не сразу. Она, как девица обстоятельная, уже начала прикидывать, как помочь Шарлю.

– Быть может, у вас есть родственники, способные оставить вам наследство? – осведомилась она.

– Нет, – покачал головой Шарль, – родители моей матери давно умерли, а все их состояние вместо с титулом маркизов перешло моему кузену, который ныне здравствует и, надеюсь, будет жить еще долго.

– А дела в вашем поместье? Неужто действительно все так плохо, как вы говорите?

Шарль снова покачала головой и горько улыбнулся:

– Увы. Пока я служил при Дворе, надеясь снискать расположение Его Величества, недалеко от моих владений – вы, должно быть, знаете – произошло несколько религиозных войн с гугенотами. Самые богатые деревни сожгли дотла, люди ушли в поисках лучшей доли. Мои владения – это груды развалин и выжженная земля.

Жоржетта сжала губы, отыскав единственный выход:

– Вы должны снова попытать счастья при Дворе! – решительно сказала она. – Мой отец на хорошем счету у Государя, я попрошу его, и он замолвит о вас словечко – Его Величество непременно простит вас за дуэль и снова примет на службу. За пару лет вы кое-что скопите, а если случится война – то даже быстрее.

– Это было бы неплохо, но едва ли герцог де Мирабо станет просить за меня… – с сомнением посмотрел на нее Шарль, но в глазах его отразился интерес, что придало Жоржетте еще больше решимости:

– Мой отец – очень великодушный человек, я расскажу ему вашу историю, и он непременно согласиться помочь!

Шарль, с воодушевлением глядя в глаза девушки, пылко взял ее руки в свои:

– Жоржетта, вы поистине мой ангел-хранитель… Я не знаю, как мне благодарить вас?

– Помогите мне поймать того селезня, – с улыбкой ответила она.

– Я поймаю вам тысячу селезней, Жоржетта! – Шарль в порыве расцеловал обе ее руки. – Я сегодня же… нет, в будущее воскресенье, при личной встрече объяснюсь с Шарлоттой, попрошу ее ждать меня. А после тотчас уеду в Париж. Право, со времени дуэли прошел целый год, быть может, Его Величество уже простил меня, и помощи вашего батюшки не понадобится. Только бы Шарлотта согласилась меня ждать…

– Ежели она вас любит, то дождется, – надменно ответила Жоржетта. – Заодно узнаете цену ее любви.

Сердце Шарлотты пело и радовалось – мсье де Руан, мечта всей ее жизни, любит ее. Теперь уже в этом не было сомнений, хотя он до сих пор не сказал этого прямо. После той встречи в церкви прошла неделя. За это время влюбленные написали друг другу не меньше десятка писем, отправляя посыльных по два, а то и по три раза на день. Каждое из полученных посланий Шарлотта едва ли ни с лупой изучала, пытаясь отыскать те самые слова о его любви – и не находила. В конце концов, уверила себя в том, что мсье де Руан желает сказать о любви, глядя в ее глаза. Сказал бы и в ту первую встречу, но, верно, все было слишком скоро, и он не успел, за что теперь, конечно же, корит себя.

Виделись с тех пор они лишь однажды – снова в церкви, на воскресной службе, где было не протолкнуться сквозь ряды прихожан. К тому же Шарлотта была с папенькой, так что они даже не поздоровались. Хотя, де Руан мог бы и подойти: они с папенькой представлены друг другу, так что она не видела ничего предосудительного в том, чтобы любимый выразил почтение батюшке и, быть может, поцеловал руку Шарлотты. А там, глядишь, завязалась бы беседа между двумя мужчинами, папенька пригласил бы де Руана на ужин… Но Шарль старательно делал вид, что не заметил их в церкви.

Однако же судьбу свою Шарлотта отныне считала решенной: примеряла к себе имя будущего супруга, думала, как обустроит гостиную в новом доме. Даже ненавязчиво расспросила папеньку, какое приданое он бы за нее дал, если бы она собралась бы вдруг замуж. Приданое, к удивлению Шарлотты, было не таким уж мизерным – верно, папенька и правда ее очень любит, раз так расщедрился, несмотря на вечную свою скупость.