Автобиография Автобиографическое? Я все написал — прочтите стихи мои и поэмы. В жизни моей нет событий; как у счастливых народов, как у матроны почтенной, нет у меня истории: жил жизнью обыкновенной. Милая незнакомка! Ответы мои будут кратки. С юных лет я Искусству предался́ без оглядки: сдружился с гармонией, с рифмой — служанками Мусагета; легко мог бы стать богатым, но выбрал жребий поэта. — А после? Любил и страдал я, знал радости и мученья. — И много? Вполне довольно, чтоб заслужить прощенье. Осень пришла Как я люблю покой моих непраздных дней и радости уединенья… Веселой канарейки все сильней заливистое пенье! Как воздух свеж и густо напоен древесным ароматом! Неба просинь в окно мне льется… Буен и хмелен снег тубероз, предчувствующих осень. Уже посеребрила седина вершины гор, и в серой дымке зыбкой все тает. Но, беспечна и нежна, природа с просветленною улыбкой свой неизменный завершает круг. И солнце, нас лучами обещанья пригрев, бледнеет, словно старый друг в минуту неизбежного прощанья. Как прелесть запоздалая грустна растений и цветов! Они устали. «Я — осень, осень, — шепчет вам она, — я преисполнена благой печали… Сменила лето я. В соблазнах женской плоти тебе не станет больше мниться рай… Пришел черед таинственной работе ума. Теперь молчи и размышляй». Давайте любить! Если не знает никто, почему улыбаемся мы, и не знает никто, отчего мы рыдаем, если не знает никто, зачем рождаемся мы, и не знает никто, зачем умираем, если мы движемся к бездне, где перестанем быть, если ночь перед нами нема и безгласна… Давайте, давайте, по крайней мере, любить! Быть может, хоть это не будет напрасно. Мы квиты Жизнь! Я тебя прославляю, свой путь завершая земной: ложных надежд не питал я, был труд не напрасен мой, и муки, что ты посылала, были заслужены мной. И вижу я после долгих лет трудов и борьбы, что сам всегда я был зодчим своей нелегкой судьбы. Ты чашу то с медом, то с желчью давала мне выпить до дна: но разве душа не бывала то медом, то желчью полна? А если сажал я розы — все розы цвели, как одна. И пусть зима приходила, губя мой цветущий рай, — но ты ведь не говорила, что вечным быть должен май! Много ночей проводил я, судьбу за жестокость кляня. Счастливых ночей не сулила ты мне, свою тайну храня… Но были счастливые ночи — были и у меня! Любил я и был любимым, — мне солнце дарила весна… Жизнь! Мы квиты с тобою! Ты мне ничего не должна! ХОСЕ ХУАН ТАБЛАДА[186] Перевод В. Васильева Оникс Монах, ты смотришь, как мерцает кроткий лампады свет в объятьях темноты. А в храм уж утро брезжит сквозь решетки. Своих грехов ты рассыпаешь четки. Я плакать бы хотел, как плачешь ты! Святая вера дрогнула, как кроткий лампады свет в смешенье темноты и утра, что проникло сквозь решетки, и жизнь течет, как траурные четки, печальней слез, что проливаешь ты. В тебе играет плотское желанье, и высшей красотою ты влеком. Ты как любовник в рвении слепом: в тебе и страсть, и горечи дыханье, что стать могло бы огненным дождем. Во мне угасло плотское желанье, и высшей красотой я не влеком. Осталось в сердце спящем и слепом лишь горечи тлетворное дыханье, что стать могло бы огненным дождем. О воин в дебрях памяти всесильной, бессмертной славы радужный посыльный! Ты пал от золотого острия, покрыли лавры твой курган могильный. О, так же умереть хотел бы я! Храм памяти моей — во мгле всесильной Презренного бесславия посыльный, не жду я золотого острия. В пустой груди царит лишь мрак могильный но лавровых венков не вижу я. Монах, любовник, воин! Где же ныне тот след, что вел меня к моей святыне и навсегда исчез в трясине лет? Моя надежда где? Нет и в помине. Ни бога, ни любви, ни стяга нет. В стиле хокку Ива Плачет ива много лет. Полуянтарь, полузолото, полусвет. Бамбук Тонкий и длинный бамбук разогнуться не может под градом жемчужных дождинок. Павлин Разодетый в пух и прах, павлин на птичнике плебейском расхаживает, как монарх. вернуться Хосе Хуан Таблада (1871–1945) — поэт, журналист, искусствовед. Первые книги Таблады — «Избранное» (1899), «Под солнцем и под луной» (1918) — выполнены в манере классического модернизма. Кризис этого литературного течения вынудил его искать новые темы и формы в результате чего он обратил свой взор к экзотической поэзии Востока; в частности — к японскому жанру хокку. |
