В. Мануэл Гарсиа. «Цыганка тропиков». 1922 г. Земля Чили Вулкан Осорно Перевод О. Савича Осорно, камни пращой в себя самого ты кидаешь. Ты — старший пастух на равнине, глава и рода и края. Ты словно в прыжке застыл, морозом скованный сразу, — огонь, слепивший индейца, в снегах олень белоглазый. Вулкан, покровитель Юга, чужая, твоей я стала, чужой, ты мне стал родным в долине, где свет я узнала. Теперь ты везде предо мною, владеешь душой и телом; хожу вкруг тебя дозором, пингвин мой, тюлень мой белый. На наших глазах ты сгораешь, как звезды падучие, светел, и вот водой Льянкиуэ твои причащаются дети. Мы знаем, что добр огонь, он в нас, как в тебе, пылает; огонь индейской земли, рождаясь, мы получаем. Храни этот древний край, спасай свой народ от горя, дай сил лесорубам-индейцам, указывай путь тем, кто в море. Указывай путь пастухам, Осорно, старик величавый; расправь своим женщинам плечи, покрой детей своих славой! Погонщик белых быков, расти ячмень и пшеницу, учи своей щедрости землю! Пусть голод тебя страшится! Огнем раскуй нашу волю и холод сердец растопи, сожги поражений отраву, а то, что мы ждем, — торопи! Осорно, каменный выкрик и окаменевший стих, гони былое несчастье и смерть от детей своих! Все мы будем королевами… Перевод О. Савича Королевами все мы станем, — а королевства у моря лежат, — Пфигения, и Росалья, и Люсила, и Соледад. В Эльки, долине, окруженной сотней гор или больше еще, встали вершины красного цвета, цвета шафрана, к плечу плечо. Мы говорили друг другу с восторгом, свято веря, что будет так, королевами все мы станем и у моря повесим флаг. С косами, в белых ситцевых платьях, девочки семилетние, мы по саду бегали за скворцами там, где тень бросают холмы. О четырех королевствах твердили, веря, как мусульманин в Коран: будут сказочные и большие те королевства приморских стран. За четырех королей мы выйдем замуж, как это делалось встарь; будут царями и будут певцами, как Давид, иудейский царь. Будет у нас, потому что огромны те королевства приморских стран, много зеленых морей и ракушек и сумасшедшая птица — фазан. Будет так много плодов и солнца, в реках будет течь молоко, и мы леса рубить не станем и обойдемся без денег легко. Знали мы: каждая — королева дальней, но достоверной земли. Но королевами мы не стали ни поблизости, ни вдали. Моряка полюбила Росалья, с морем он был уже обручен, и за то, что нарушил клятву, в бурю на дне остался он. Братьев своих Соледад воспитала, хлеб замесила им кровью своей; темными так глаза и остались, потому что не знали морей. С чистой душой, душой, как пшеница, трудной судьбы не преодолев, не отходит от колыбелей сыновей других королев. На пути с незнакомцем встреча Ифигению кинула в дрожь, и пошла она с ним покорно, так как мужчина на море похож. А Люсила с рекой говорила, и с горой, и с ширью полей, и под луною безумья вправду королевство досталось ей. Облака — ее царство большое, перед нею — море из слез, в море мужа она потеряла, мантию ткали ей отблески гроз. Но в долине Эльки — над нею сотня гор или больше еще — родились и поют другие, веря в истину слов горячо: «Королевами все мы станем на достоверной земле, вдали, королевства будут большие, королевства приморской земли». Другая Перевод О. Савича Ее в себе я убила: ведь я ее не любила. Была она — кактус в горах, цветущий пламенем алым; была лишь огонь и сухость; что значит свежесть, не знала. Камень и небо лежали в ногах у нее, за спиною; она никогда не склонялась к глазам воды за водою. Там, где она отдыхала, травы вокруг поникали, — так жарко было дыханье, так щеки ее пылали. Смолою быстро твердела ее речь в любую погоду, чтоб только другим не казаться отпущенной на свободу. Цветок, на горах растущий, сгибаться она не умела, и рядом с ней приходилось сгибаться мне то и дело… На смерть ее обрекла я, украв у нее мою сущность. Она умерла орлицей, лишенной пищи насущной. Сложила крылья, согнулась, слабея внезапно и быстро, и на руку мне упали уже погасшие искры. Но сестры мои и поныне все стонут по ней и скучают, и пепел огня былого они у меня вырывают. А я, проходя, говорю им: — В ущелья вам надо спуститься и сделать из глины другую, пылающую орлицу. А если не можете, — значит, и сердце помнить не может. Ее в себе я убила. Убейте вы ее тоже! |
