Май Пишу, пишу, пишу, пишу — и мимо, не прихожу к чему-то и к кому-то, меня слова пугаются, как птицы, уходят вглубь, потрескивая глухо, пускают корни в комковатой почве и снова выбираются наружу, колеблясь, неуверенно, с сомненьем. И над неточным, смутным и невнятным, над тенью слов живет первооснова — любить тебя. ВАШИНГТОН БЕНАВИДЕС[271] Перевод М. Самаева Надо, жаворонок, петь Поля тоскливы; выжжена земля; повержены пшеница и маис. Степь, степь и степь; следы недавней бури: солома с глиной, черные стволы, жестянки. Замес зловонья и страданья. И все же надо, жаворонок, петь. Здесь улицы впадают в Рио-Негро, здесь город — сад с гниющими плодами; а суета мирская струйками процессий стекает на погосты. Приглушенные голоса, нетвердые шаги да скуповатый свет фонарный. Нет, этот город не взойдет на небо. Здесь умирают задолго до смерти. И все же надо, жаворонок, петь. Четвертый дом Здесь не зеленого — здесь розового мало. Облупленные голубые стены распахивают два обрубка крыльев, и вылиняли от дождей и ветра национальные цвета фасада; похож на челюсть в старческой улыбке обломок выпершего кирпича. И все же этот дом — не просто дом: в него проникнуть — все равно что в душу. Знакомьтесь: вот Перико примеряет чужие башмаки; вот Амаранто — он каменщик и чинит эти стены; Сенон — всего лишь негр, попавший в город, который создан по обличью белых; а это Педро — аккордеонист какого-то заштатного оркестра и уроженец здешних мест. Порою вечер сводит их под доверительные звуки танго, слетающие с клавиш, чтобы собрать их душ разбредшееся стадо. Тогда Перико, Амаранто, Сенон и Педро сидят, потягивая мате, и говорят о жизни по душам. Им хорошо известно, что хлеб их искрошился, что судьбу их, дешевую судьбу, не назовешь ни божьим провиденьем, ни промыслом господним. Им подсказала жизнь сама, что пиршества и мотовство богатых слагаются из латок бедняков. Однако ненависть чужда им. Да, этот дом — не просто дом. Облупленные голубые стены распахивают два обрубка крыльев. ЧИЛИ КАРЛОС ПЕСОА ВЕЛИС[272] Перевод Н. Горской Поезд Куда убегают поляны и серые рощи бегут? Спешат они в дальние страны, туда, где их люди ждут. В прохладной воде озерной отражается крона ветлы, и поет погонщик задорно, и траву щиплют волы. На камень присела птица и слушает в сотый раз, как мерно вода струится, повторяя старый рассказ. Проносятся мимо, мимо холмы друг другу вослед — все проходит неудержимо, постоянного в мире нет. Тревожным, гулким раскатом разбудит эхо поля, за ним — куда-то, куда-то — в летаргии плывет земля. Призывно ржет кобылица, отвечает ей конь вороной, в лугах жеребенок резвится, тонконогий, такой смешной! А где-то за сонной далью колокольня свой шпиль вознесла, исходят глухой печалью гудящие колокола. Повозка, заросли дрока. На козлах хмурый пеон. Петляет лесная дорога, и низко навис небосклон. Недвижно стоят под ветром тополя сухие окрест, их руки к небу воздеты — беспомощный, грустный жест. На перекрестках повсюду виднеются кабаки. Несладко простому люду — оттого и пьют бедняки. Куда же холмы и поляны за ветром летят без дорог? Должно быть, в дальние страны позвали их люди и бог… Вечер в больнице Над полями дождь бесконечный — мелкий, скучный, ленивый. И приходит грусть в этот вечер дождливый. Я один, тоска меня гложет, гнетет тишина больницы. Может быть, сон поможет забыться… Но все тот же дождик бессонный стучит и стучит лениво, мне мешает плач монотонный, тоскливый. За окном бесконечность ночная, шорохи, всплески, шумы; и тоскливы, как пыль водяная, думы. ПЕДРО ПРАДО[273] Перевод Н. Горской Мой стих Когда в последний час приду к познанью, что для любимой песня не нужна, что славы нет, поэзия бедна и за улыбкой кроется рыданье, меня покиньте все, прошу заране. Я тихо улыбнусь — прими, весна, мой мертвый поцелуй. О, как ясна улыбка у того, кто знал страданье! Пускай тогда мне стих щитом послужит, иносказанье строк его капризных, полнее, чем улыбка по весне, вам скажет все и сон мой не нарушит; прекрасен, тайной горечью пронизан, мой стих незримо жить позволит мне. вернуться Вашингтон Бенавидес (р. 1930) — поэт, работающий в области социальной лирики. Автор сборников «Грозы разума» (1967), «Стихи незрячей» (1968) и др. вернуться Карлос Песоа Велис (1879–1908) — поэт, журналист, педагог. Настоящее имя — Карлос Энрике Мойано Янья. Усвоив лучшие формальные достижения модернизма, он сумел, однако, преодолеть оторванность этой школы от реальной действительности, осознав, что поэт обязан «вложить в свои стихи окровавленную душу». Именно мотивы социальной критики, искреннее народолюбие и подлинный патриотизм, которыми пронизано творчество Песоа Велиса, сделали его родоначальником современной чилийской поэзии. Велис с малых лет вынужден был зарабатывать хлеб собственным трудом. Он служил мелким чиновником, был учителем, сотрудничал в различных газетах и журналах. Был ранен во время землетрясения 1906 года и заболел туберкулезом, который безвременно оборвал его жизнь. Основные книги Песоа Велиса были изданы после смерти поэта: «Чилийская душа» (1911), «Золотые колокола» (1920), «Стихи, рассказы и статьи» (1927) и др. вернуться Педро Прадо (1886–1952) — видный представитель чилийской литературы первой половины века; поэт, романист, художник, ученый, дипломат. В 1949 году был удостоен Национальной литературной премии. Основные книги: «Цветы чертополоха» (1908), «Дорога времени» (1934), «Одна лишь роза» (1946). |
