— Все верно, — согласился я. — Но война стучится в двери наших владений. И если должна заговорить кровь, то моя кровь, а не какого-то там бастарда.

Его рука сжала эфес шпаги:

— По какому праву ты так со мной разговариваешь? Я встретил тебя, как брата, а ты осмеливаешься оскорблять меня? И это тот, кто покинул замок, поклявшись больше никогда в него не возвращаться! Баронство — не собака, которой свистят, когда начинается охота. Если хочешь влиться в наши ряды, ты должен присягнуть мне на верность.

Присутствие рыцарей заставило меня задуматься. Я боялся шокировать их или, что хуже, потерять их уважение, если обнажу Тень и убью Мезюма на месте. Он получил титул на законных основаниях, я не мог этого отрицать. Необходимо дождаться более удобного случая, а главное, убедиться, что Эвельф ничем не рискует, и уж тогда решать судьбу сводного брата.

— Ты прав, — бросил я. — Меня ослепила усталость. Прости мою неучтивость, барон, и позволь мне обрести убежище на твоих землях.

Мезюм не поверил моим словам, но рыцари успокоились, увидев, что я уступил. Эти люди свято чтили феодальные законы и не потерпели бы, если бы я зарезал их барона, даже если враг уже подобрался к самым границам Рошронда.

— Мы проводим вас в замок, — заявил Мезюм. — И этим вечером отпразднуем твое возвращение, брат.

Мы покинули побережье. Чем ближе мы подъезжали к манору, тем чаще встречали вооруженных людей: рыцарей, сержантов, солдат и ополченцев, суетящихся вокруг той или иной деревни или моста, сидящих у костра или у простого фонаря. И хотя все они казались утомленными и плохо вооруженными, можно было почувствовать их ярость и жгучее желание поскорее схлестнуться с жанренийцами и кехитами. Не раз на опушках леса нам попадались импровизированные виселицы. Я ехал верхом в компании Мезюма, и последний с кривой усмешкой указал на гниющие тела: «Шпионы, предатели или жанренийские агенты».

Баронство накинуло на плечи плащ войны. Многочисленные гонцы мчались вперед по землям Рошронда, чтобы известить жителей о моем возвращении. Несмотря на наступившую ночь, сельская милиция помогала нам преодолевать густонаселенные поселки, прокладывая путь среди телег, везущих оружие и провиант. Мое имя было у всех на устах, и его повторяли не только уроженцы баронства. Издали я неоднократно замечал штандарты семей, прибывших с далекого Юга, или одежду обитателей севера Ургемана.

Мы с Мезюмом скакали во главе отряда, и, несмотря на горгулий, чей вид порой пугал подданных или вгонял их в ступор, сам факт, что мы вместе, воспламенял сердца простого народа. Однако мое сердце болело. Я впервые столкнулся с воодушевлением, подстегнутым Оршалем и его магией. Он так старательно распускал слухи о моей исключительности, что люди искренне изумлялись, не видя рядом со мной многочисленной и непобедимой армии. Каждая улыбка, каждый воздушный поцелуй, каждое прикосновение к стремени превратились в пытку, порождая новые сомнения в душе. Кто я такой, чтобы вести этих мужчин и женщин в битву, которая для многих, безусловно, закончится гибелью? Сбившийся с пути затменник, обреченный мучить Танцоров, чтобы получать магию. Возможно, аккордник, но ни в коем случае не рыцарь, не военачальник, способный противостоять двум королевствам, заключившим союз, направленный против Ургемана. Я думал о Дьюрне, о предназначении Школы Ловцов Света. Быть может, было бы лучше, если бы я стал серым кардиналом и сейчас манипулировал Мезюмом, оставаясь в тени?

Заря еще не успела заняться, а мы уже подъехали к замку. Он появился за поворотом дороги, на невысоком холме, гордый и незыблемый, окруженный просторной лужайкой. От четырех крыльев, из которых некогда состояло здание, осталось лишь три. Северное крыло обрушилось, оставив после себя удручающую брешь. Северное крыло… Именно в нем я жил, когда приезжал домой из Школы Наставничества, именно там зубрил заповеди Странников.

Казалось, что постройка бьется в агонии, столько трещин змеилось по ее стенам. Несмотря на все усилия гномов, укрепивших замок, время нанесло ему больший ущерб, чем самые лютые враги. Но я не смог не удивиться тому, что поместье так сильно обветшало именно за последние месяцы. Неужели сюда добрались кехиты? Высокий дуб, чья тень летом доходила до самых ворот манора, исчез. Повсюду, куда только падал взгляд, стояли шатры с гордо реявшими знаменами. По словам Мезюма, здесь нашли приют все древнейшие фамилии Рошронда и близлежащих баронств.

Прибытие нашего отряда вызвало переполох. Многочисленные рыцари и щитоносцы встречали нас во дворе, что ухудшило и без того плохое настроение горгулий: любая толпа внушала им подозрение и заставляла нервничать. На полуночников обитатели манора взирали с уважением и страхом. Тобальд вызвался отвести магов в замок, где бы они смогли подкрепиться и отдохнуть.

Я сгорал от желания броситься в апартаменты Эвельф, но Мезюм притворился, что не заметил этого. Вместе с ним я разгуливал среди палаток и шатров, чтобы лично поприветствовать каждого дворянина, верного Ургеману. Сопровождающие меня горгульи, как и отметины Школы Ловцов Света, произвели неизгладимое впечатление на рыцарей. Большая часть из них не сомневалась, что я стал полуночником, и сейчас радовалась, что магия наконец-то пришла к ним на выручку.

Оранжевые отблески зари коснулись небес, и я начал проявлять признаки нетерпения. Затем, когда первые солнечные лучи уже почти пронзили густые кроны деревьев, я, невзирая на протесты Мезюма, повернул к замку.

— Ты провел с ними слишком мало времени, — ворчал брат, пока мы поднимались по широким ступеням крыльца. — Этим людям необходимо тебя видеть.

— Позже, — возразил я.

Я с грехом пополам скрывал охватившее меня беспокойство. Почему Эвельф не вышла мне навстречу? Тобальд утверждал, что Мезюм удерживает ее в замке. Сначала я было решил, что таким образом новоявленный барон защищает сестру, но теперь душу терзали сомнения.

Мезюм поплотнее запахнул полы плаща. С факелом в руке он открыл тяжелые двойные двери, ведущие в пиршественный зал. В центре просторной комнаты, защищенной от холода роскошными гобеленами, высился дубовый стол с многочисленными яствами. Раздраженный запахом еды, я обогнул стол и приблизился к камину, в котором потрескивали уголья. Мезюм позволил одной горгулье проскользнуть в зал, после чего снова закрыл дверь.

Пока брат медленным шагом пересекал комнату, я грел руки в тепле очага.

— Отведи меня к Эвельф, — не поворачивая головы, попросил я, когда Мезюм остановился рядом со мной.

— Именно это я и собирался сделать, — выдохнул он. — Но сначала отошли своих горгулий.

— Нет.

Я повернулся к нему лицом и с изумлением обнаружил, что сводный брат потрясает дагой. С неестественной улыбкой Мезюм приставил кинжал прямо к моему сердцу.

— Отошли горгулий. Сию минуту.

— Что на тебя нашло?

— Повинуйся, если хочешь увидеть сестру живой.

Горгульи, застывшие на пороге комнаты, заворчали.

— Ждите меня снаружи, — приказал я.

После некоторого колебания каменные существа неохотно отступили, и створки дверей с треском захлопнулись.

Мезюм облегченно вздохнул:

— Без этих тварей ты — ничто. Эй, вы, можете выходить.

Небольшой сводчатый коридор, ведущий к кухням, выплюнул из своего зева четырех рыцарей в кольчужных рубашках и со шпагами наперевес.

— Каков подлец! Обнажи меня, хозяин!

Я провел пальцем по гарде Тени.

— Ты забыла об одной крошечной детали: о даге.

— Чего он хочет?

— Понятия не имею, но полагаю, что узнаю в самое ближайшее время.

Сообщники Мезюма окружили меня. Я знал лишь одного из них, нашего дальнего родственника, которого видел мельком во дворе замка среди придворных брата.

— Им не нравится, во что ты превратился, — прошипел Мезюм мне в ухо. — Неужели ты веришь, что кто-то пожелает терпеть рядом с собой демона? Увы, пришлось притворяться перед теми недалекими рыцарями, которые с чего-то решили, что ты подаришь им свою магию. Только мне кажется, что у них слишком короткая память. Наш отец ненавидел магов, надеюсь, ты это помнишь? Он их ненавидел, а все эти рыцари там снаружи так испугались иноземного вторжения, что готовы склонить колени перед колдунами.