— У меня такое впечатление, что мы говорим о лютом враге, однако мы союзники.

— Пока еще нет. Поставь себя на его место: если он предложит свои услуги Жанрении, то там его примут с распростертыми объятиями. Бегство с караваном не для него. Я представляю Оршаля в академии, окруженного слугами и учениками, которые внимают каждому слову мага.

Я перевел взгляд на окошко, ставни которого были закрыты.

— Я в этом не уверен. Он доказал, что судьба королевства ему небезразлична.

— Полагаешь, что без горгулий он вел бы себя тем же образом?

— Да, он боится их не так сильно, как пытается изобразить. Он ждет подходящего момента, чтобы бросить мне вызов и пожертвовать своими Танцорами.

— А твой?

— Что «мой»?

— Твой Танцор. — Амертина отодвинула наряды, сложенные в сундуке.

Малыш спал, свернувшись клубочком в капюшоне какого-то плаща.

— Он волнуется, — сообщила мне черная фея.

— Неужели ты думаешь, я смогу признаться ему, что вынужден стать полуночником?

— Чуть потише, ты его разбудишь.

Слишком поздно. Танцор потянулся, несколько секунд вглядывался в наши склоненные лица, а затем выскочил из сундука, чтобы вскарабкаться мне на колени. Наши сознания соприкоснулись, стоило волшебному созданию подняться по моей руке и зарыться в волосах, где он имел обыкновение прятаться, когда мы упражнялись в магии.

Танцор легонько коснулся моих мыслей, чтобы объяснить, как он привязан ко мне, а также к Амертине, что он хочет остаться рядом и насладиться нашей любовью. Любовью? Кроха принялся рассказывать мне о черной фее, о том чувстве, которое нас связывало. Особые способности позволяли Танцору влиться в этот странный союз. Он впервые изъяснялся с таким чувством. Малыш наводнил мое сознание такими яркими картинами и эмоциями, что я больше не мог все это видеть, не думая о тех пытках, к которым меня принуждало искусство Полуночи. Если я хочу быть магом, то буду вынужден пользоваться импульсами, замешанными на страдании, которое порождали мои пальцы, буду вынужден приносить в жертву или мучить это создание, которое одаривало меня своей любовью.

Я резко поднялся и, сопровождаемый укоризненным взглядом Амертины, покинул комнату, чтобы затеряться в коридорах фургона. Я долго бродил по ним, пока воспоминание о Танцоре не побледнело и я не сумел задушить эхо его эмоций.

Амрод вошел в комнату, испытывая неприятное ощущение, что он больше не является хозяином положения. Впервые ему придется вести долгие переговоры, унижаться, чтобы получить желаемое… Не в силах смириться с подобной мыслью, мужчина сжал кулаки от злости. Победа опьянила его. Амрод это прекрасно осознавал, но опьянение отравляло кровь, словно яд. Без сомнения, ему требуется несколько дней передышки, чтобы насладиться триумфом. Однако он нуждался в поддержке Литургических провинций. Он снова сжал кулаки, взбешенный собственным бессилием, и ускорил шаг, чтобы поспеть за сопровождавшим его архиепископом. Последний уже добрался до конца длинного коридора и приоткрыл небольшую дверь.

— Он ждет вас, сеньор Амрод, — сообщил священник, поклонившись.

Жанрениец кивнул и стукнул ладонью по двери, чтобы широко распахнуть ее. Апартаменты Верховного Литурга, правителя Литургических провинций, состояли из одной-единственной аскетично меблированной комнаты, освещенной чадящими факелами. Человек, управлявший всеми провинциями, стоял, глядя в крошечное окошко в стене.

— Подойдите, генерал Амрод.

Военный подошел к окну и проследил за взглядом своего собеседника.

— Мое самое прекрасное творение, — прошептал Литург. — Город молитв…

Амрод, соглашаясь, проворчал нечто нечленораздельное. Действительно, город отличался удивительной строгостью и величием: сотни белых и сверкающих колоколен парили над крышами домов. Жанрениец представил своих рыцарей, топчущих сапогами чистенькие мощеные улицы Нёвены, вламывающихся в церкви, чтобы разбить вдребезги алтари и затейливые витражи, уничтожить прихожан… Литург вырвал Амрода из этих кровавых грез.

— Так что, дражайший мой?

Амрод посмотрел на правителя. Высокий мужчина напоминал скелет, облаченный в белое платье. Рукава не скрывали худых запястий — иссохшей пергаментной плоти, похожей на узловатые корни мертвого дерева. Его лицо вызывало в памяти лица тех монахов, которых жанрениец встречал при дворе короля: изможденное, аскетичное, оно свидетельствовало о том, что Верховный Литург вел суровую жизнь, воздерживаясь от любых радостей и удовольствий. Только крест, висевший на шее аскета, реликвия святого Нёвена, доказывал, что речь действительно идет о правителе, Литурге.

— Давайте присядем, — предложил Литург, указав на два простых стула, стоящих у стены.

Когда они сели, священник заговорил первым:

— Расслабьтесь, я встретился с вами, как с другом. Когда речь идет о вторжении подобного масштаба, необходимо забыть былые распри. Позвольте мне выразить восхищение вашими талантами. Никогда бы и не подумал, что вы так быстро захватите Ургеман.

Литург был искренен. Амрод знал, что сумел произвести впечатление на этого служителя Церкви. От жанренийца не ускользнул восторженный блеск, мелькнувший в глазах его собеседника.

— Если честно, то в этом нет нашей реальной заслуги. Только маги были способны оказать нам серьезное сопротивление. С моими полуночниками (Литург состроил гримасу, соответствующую случаю) и кехитами (гримаса стала искренней) мы захватили академии. Все остальное — дело решенное.

— А Верховный барон?

— Он дал нам бой, как его обязывало положение. Ему нельзя отказать в мужестве. Но за ним не было королевства как такового, лишь горстка слепых и глупых баронов. Теперь его голова гниет на острие пики.

— Бароны?

— Моральные импотенты, приняли нас с распростертыми объятиями. Впрочем, как и города. Говорю же вам, это было не вторжение, а светский визит.

Оба мужчины тихонько рассмеялись. Они настолько хорошо понимали друг друга, что Амрод почувствовал, что во время этой встречи может зародиться дружба двух государств, официальный союз, который послужит обеим нациям.

— Как реагируют наши соседи?

— Республика наемников, как я полагаю, надеялась извлечь выгоду. Но ургеманские бароны в состоянии платить… Что касается Модеенской марки, то они лишь приоткрыли один глаз, который тут же закрыли. Мы их не интересуем.

— А Княжеские области? Когда они увидели, что ваши армии идут на запад, они не прониклись воинственными настроениями?

— Да что вы… Они чересчур заняты тем, что пытаются призвать к порядку варварские племена Прибрежных районов. Нет, лишь вы можете повлиять на исход этой войны. Мой правитель высоко оценит ваш нейтралитет.

Литург склонил голову.

— Но, — продолжил Амрод, — сам факт, что вы позволили белым шарфам явиться сюда…

Литург одним коротким движением руки отмел выдвинутое обвинение.

— Мы оба знаем, речь идет о соблюдении приличий, которыми я не могу пренебречь. Не могу вам не напомнить, что моя страна всегда предоставляла убежище беженцам. Я не настолько глуп, чтобы закрыть мои церкви для полуденников, пусть даже для учеников. У моих священников почти нет таланта хореографов, а как и всякий правитель, я нуждаюсь в магии.

Амрод понял, что не стоит настаивать. Хотя его полуночники требовали головы всех полуденников, генерал был согласен, чтобы эти белые шарфы стали той платой, которую заплатит Жанрения за нейтралитет Литургических провинций.

— Мой визит связан с еще одной просьбой… — Внезапно Амрод сменил тему разговора.

Литург тут же смерил гостя проницательным взглядом.

— У меня есть несколько бесценных друзей в Круглом городе, — продолжил жанрениец, — которые нашептали мне о той странной активности, что они могут наблюдать за стенами ваших церквей и в ваших торговых лавках.

— К чему вы клоните? — Литург был готов к обороне.