В это же время гномы «Угольника» призвали ветры, которые понеслись прямо перед лошадьми, облегчая вес рыцарей, закованных в латы. Копыта, стучащие по земле, окутались вихрями золотистой Священной пыльцы, которые не давали целиться вражеским лучникам.

Жанренийские офицеры были вынуждены силой удерживать собственных солдат, чтобы сохранить порядок в первых линиях армии. Рыцари, словно летящие в их направлении, напоминали морской вал, сотканный из железа, искр и бешенства. Копья, которые копейщики поставили на землю, дрожали, словно камыш на ветру.

Лучники, спрятавшиеся за вязами, терпеливо ждали до последней секунды, и лишь затем выпустили стрелы. Свистящим смерчем стрелы пронеслись над жанренийским войском и сгорели в пламени искр ургеманских магов, не достигнув цели.

Больше ничто не могло остановить атаку. Грохот копыт стал оглушительным, казалось, что само время затаило дыхание.

Когда обе армии сошлись, земля вздрогнула. Копейщики были сметены авангардом рыцарей. Большая часть жанренийских солдат погибла под копытами боевых коней, их затоптали прежде, чем они успели пустить в ход копья или обнажить шпаги.

В едином порыве ургеманские рыцари устремились в центр жанренийской армии. Все смешалось, битва превратилась в гигантскую мясорубку, под синим безоблачным небом воины шли врукопашную, орошая землю кровью.

Солнце достигало зенита, когда Верховный барон повел в решающую атаку объединенные силы королевства. Враг дрогнул. Некоторые жанренийские солдаты поспешно освобождались от доспехов, чтобы укрыться среди вязов и попытаться бежать теми же самыми тропами, по которым они еще недавно гнали выживших повстанцев из армии Рошронда. Другие бросали оружие на землю, показывая, что сдаются. Самые мужественные воины сгрудились вокруг Амрода и попытались держать оборону.

Старый воин сражался рядом со своими людьми. Тот человек с безумным взором, что сбросил в море литургийцев, исчез. Остался лишь бесстрашный солдат, верный своему королю и мечтам о завоевании Ургемана, навеянным полуночниками. В этой битве Амрод возродился, словно феникс, и сейчас с такой отвагой кидался на врагов, что его старинные друзья плакали. Они плакали и умирали, образуя насыпь из тел вокруг военачальника.

В конце концов Амрод остался единственным из всей армии, кто еще держался на ногах. Он застыл среди трупов, когда к нему двинулся Верховный барон, готовый нанести последний решающий удар. Амрод отпустил шпагу и медленно приподнял забрало шлема, чтобы поприветствовать победителя.

Юный барон подумал об отце и о его голове, красующейся на острие пики.

А вот на лице Амрода появилась улыбка человека, наконец-то обретшего свободу.

Я встретил Амертину прямо под трепещущими ветвями Черного Дерева. Отныне его ствол проходил через всю башню, заканчиваясь на высоте нефритовой сферы. Мы были одни, черная фея, Тень и я.

Рапира выжила. Ловец света спас мое оружие, как некогда спасал смертельно больных преподавателей школы, вырвал его душу из цепких лап чумы. Однако Тень стала много скромнее и молчаливей. Последствия недуга вынуждали рапиру проводить целые дни в тишине.

И она, и я, мы были приговорены провести остаток жизни здесь, в башне, под защитой Дерева. Мы заживем вместе с рапирой в тени его листвы, вдали от суеты мира, возрождая мечты и надежды Дьюрна. Я часто думал о ребенке-мужчине, о его взглядах на Школу Ловцов Света. У меня появилась твердая убежденность, что я являюсь всего лишь первым звеном в цепи наследников сумрака, и что однажды мне тоже придется подбирать кандидатуру моего будущего преемника. Устроившись в выемке особо толстой ветви, Амертина обратила ко мне пергаментное, морщинистое личико.

— До меня дошли новости об Эвельф. Верховный барон все-таки послушал тебя…

— Он не слушает, он повинуется сумраку.

— Как ты думаешь, она навестит нас?

— Позже, конечно, навестит. Сейчас она восстанавливает силы… Они ей понадобятся, и ты это знаешь. Впервые это королевство согласилось признать не барона, а баронессу. Потребуется немало времени, прежде чем остальные правители признают ее равной им. Но я в них верю.

— В любом случае, они никогда не причинят вреда сестре Агона.

— Полагаешь, они так меня боятся?

— Как будто бы сам не знаешь…

— Они больше не увидят меня.

— Разумеется. Они будут смотреть на твою маску, на Верховного барона.

В знак согласия я промолчал. Фея расправила складки платья и добавила:

— Сегодня ты должен принять первых учеников.

— Помню. Я говорил об этом с Арбассеном.

— Он по-прежнему намерен остаться рядом с тобой?

— Да. Как и Оршаль. Из них получатся превосходные преподаватели, поверь мне.

— А Аракнир?

— Присоединился к брату. Я не знаю, что намерен делать дальше этот гном. Но надеюсь, что он будет следовать по пути «Угольника».

— Ты поможешь ему?

— Я не знаю. Возможно. Последний раз, когда мы виделись, мы говорили об Эхидиазе. Об «Искре». Мне кажется, что он хочет восстановить таверну и таким образом почтить ее память.

— А ты?

— Я? Я… хотел бы забыть. Я больше не желаю жить воспоминаниями.

— Однако ты намерен жить с той, что убила Эхидиазу.

— Прекрати. Она ее не убивала. — В моем голосе прорезалось раздражение. — Она просто решила спасти Эвельф. Вот и все.

— Как скажешь.

Амертина взяла паузу, чтобы заправить за ухо седой локон.

— Давай поговорим о чем-нибудь ином. Я принесла тебе новости от Малисена. Он решил остаться в Квартале Тысячи Башен. И основать новое Братство.

— Не сомневаюсь, что он преуспеет.

— Я тоже в этом уверена.

— Послушай, я хочу, чтобы ты в последний раз оказала мне помощь. Я могу поручить это только тебе.

— Говори, что от меня требуется.

— Я хочу, чтобы прах моего отца похоронили здесь, под ветвями Ловца Света.

— Хорошо.

— Я все задаюсь вопросом, стал бы он сегодня гордиться мной? Счел бы, что я достоин носить его имя.

— На этот вопрос можешь ответить лишь ты один.

— Наследство Дьюрна некоторым образом является и наследством отца. Как бы я хотел, чтобы он был тут, рядом с нами. У меня появилось ощущение, что он никогда не оставлял своего неразумного сына, всегда заботился обо мне. Как бы я хотел, чтобы он оценил мужество своей дочери, чтобы встретился с тобой, с тобой и всеми остальными.

— Я отправлюсь за его прахом, Агон. Но почему бы тебе не оставить бренные останки отца в баронстве, в его владениях?

— Я хочу, чтобы он знал одну вещь.

— Какую?

— Когда он будет здесь, рядом со мной, он поймет, что я простил его.

Легкое касание, и я проснулся. Где-то там, в конце кровати, крошечное существо оседлало мою лодыжку. Я приподнялся на локтях и, улыбаясь лишь краешком губ, посмотрел на малыша. Тот обвил ручонками большой палец моей ноги и сейчас тряс его, выражая бесконечную преданность. Я сел и прогнал кроху мановением руки. Этот низший демон уже выполнил свою работу. Существо пискнуло, скользнуло по шелку одеяла, ускакало в сторону окна и растворилось во мраке.

Слипающиеся глаза наконец-то соизволили привыкнуть к темноте. Чертыхаясь, я поднялся. Увы, вчера сон пришел ко мне слишком поздно. Ну что же, придется взбодрить себя крепким ликером или на худой конец морабийским кофе. Вот и весь завтрак. Я покинул спальню и побрел по пустынным коридорам, наполненным затхлым воздухом. Мои «постояльцы» так рано не просыпаются, если, конечно, не считать Пертюиса, который, должно быть, уже во всю трудится в общем зале.

Комната, расположенная на первом этаже, была достаточно просторной, чтобы вмещать нас всех. И на то имелась своя причина: мы обитали в здании бывшего постоялого двора квартала Плюща, которое я выкупил лет эдак десять назад за пригоршню экю. Пертюис не стал открывать ставни. Завернувшись в шерстяной плед, он меланхолично перебирал стопку пергаментов, довольствуясь светом, который давали шафрановые пчелы, рассыпавшиеся по его седеющим волосам. В доме царила приятная прохлада, хотя лето выдалось необычайно жарким. Пертюис не услышал, как я вошел в зал. Его жизненное пространство ограничивалось лежащими на столе листами пергамента и пчелами, тихонько гудящими где-то в районе лба.