— Напротив, — заупрямился я, — он помогает мне мыслить здраво. Но вы не ответили на мой вопрос. Почему в первый день моего пребывания в Школе Ловцов Света Арлекин сказал, что вы ищете встречи со мной? Вы ждали меня, хотели, чтобы я стал вашим учеником.

— Я уже говорил, ваш отец встретился с каждым преподавателем. Я выслушал рассказ о вашей жизни. Барон ничего не скрывал и дал нам шесть дней на то, чтобы мы обратили вас в нашу «веру». Наша неудача стала бы победой воззрений Наставничества.

— Отец… опять он.

— Я провел в его обществе целый вечер. История его сына Агона, сколь бы короткой она ни была, глубоко взволновала меня. В тот вечер я поклялся, что сделаю все возможное, чтобы отвратить вас от Наставничества. Почему бы нам не закрыть эту тему? Давайте продолжим работу и перестаньте задаваться вопросами, касающимися школы.

— Для того чтобы соответствовать выбранной роли, чтобы поддерживать совершенную иллюзию, мне необходимо обзавестись еще одним учителем на другой стороне улицы.

— Вернемся к этому чуть позже. Мои наброски говорят сами за себя, о них уже узнали и, ручаюсь головой, никто не упрекнет вас за то, что вы посвятили день рождению железной души…

— Хорошо. В любом случае мы лишь завтра узнаем, заинтересовался ли Дьюрн моей скромной особой.

— Совершенно верно. А пока не будем терять времени.

Мы принялись работать с последним наброском мастера. К моему изумлению, как и прошлым вечером, мы опять увлеклись беседой, которая снова затянулась и превратила нас если не в единомышленников, то в сообщников.

Удивительное дело, которым мы занимались, помогло нам лучше понять друг друга; стоило мне озвучить некую идею, как Урланк тут же подхватывал ее, доводил до совершенства. Я вновь и вновь поражался той страсти, с которой он отдавался своему искусству. Мастер внимательно слушал меня, улавливал малейший намек и тут же воплощал его на бумаге. Наши умы работали, словно один, и когда окончательно стемнело, Урланк поднял голову, потирая затекшую шею, а я поймал себя на мысли, что готов увидеть в учителе друга, если, конечно, забыть о Школе Ловцов Света и интригах, связанных с моей персоной.

— Отличная работа, — счел нужным отметить мастер.

Волшебство творения рассеялось. Неистовство, охватившее нас, выплеснулось на бумагу. И вот Урланк держал в руках последний набросок, пристально разглядывая его.

— Кажется, еще надо потрудиться над головкой эфеса. Я нахожу ее слишком массивной и излишне округлой. Мы рискуем сделать нашу даму чересчур томной. Да, эфес еще не совершенен, — добавил он, прежде чем протянуть мне лист.

«А ловушка-то захлопнулась», — подумал я, любуясь изгибами рапиры. Я уже любил ее, любил прихотливые изгибы гарды и это лезвие, такое длинное и грациозное. В этом рисунке уже жила железная душа. Если верить Урланку, то достаточно обратиться к Амертине, произнести одно слово, и ее чуткие руки помогут родиться сознанию, живому оружию, предназначенному лишь для меня… Одно-единственное слово, и я обрету спутницу, которая будет скрашивать мое одиночество в долгих странствиях по дорогам королевства. Одно слово — и у меня появится подруга, которая будет слушать меня и утешать… Возможно, с такой рапирой у меня даже появится шанс навсегда забыть о ненавистном прошлом.

— Как вы ее назовете? — спросил Урланк.

— Не знаю. Я думал над именем, которое бы отразило саму суть оружия, напоминало о месте ее рождения…

— Не бойтесь, произнесите его.

— Тень.

На лице Урланка появилась восторженная улыбка.

— Отлично, Агон, просто превосходно. «Тень», прекрасное имя для этой рапиры.

— Озвучьте его Амертине.

— Прямо сейчас? Но мы еще не готовы. Возможно, завтра.

— Договорились, завтра. Только завтра обязательно скажите ей его, — настаивал я.

— Ладно-ладно, — усмехнулся учитель, сдаваясь. — Но берегитесь, юноша, так я смогу выиграть нашу маленькую войну.

— Я не сказал, что стану серым кардиналом. Я просто покину школу вместе с ней.

— Разумеется…

— Доброй ночи, Урланк.

— Доброй ночи, мой мальчик, доброй ночи.

Раздираемый самыми противоречивыми чувствами, я покинул павильон. Я запутался и уже не мог понять, где добро, а где зло. Кто из людей, живущих в школе, пытается всеми силами удержать меня здесь, а кто отказался от подобной мысли? Вот, например, Урланк, он бы хотел, чтобы я остался? Если именно таково его желание, то он ведет себя более чем странно. Рапира не удержит меня. Напротив, она может стать добрым другом Странника. А Элиос? Психолунник казался искренним, и он был так раздосадован. Ему не удалось обратить меня в свою веру, он не сумел убедить меня примириться с прошлым и стать серым кардиналом.

В конце концов, все складывалось не так уж и плохо. Оставались лишь ожесточившиеся ученики и их странная угроза убить меня. Но я надеялся, что Дьюрн поможет мне урегулировать эту проблему.

Первое, что я увидел, проснувшись, была маска Арлекина. Присев на край кровати, он ждал, пока я встану. После чего, ни слова не говоря, трактирщик протянул мне зеркало.

— Смотрите… Ваше лицо, — выдохнул он.

Заинтригованный, я поднес зеркало к лицу.

— О, нет…

Отдельные пряди моих волос стали серыми, а некоторые — совершенно белыми. После приезда в Школу я ни разу не заглядывал в зеркало, и потому чуть не рухнул от неожиданности.

— Резонанс, — самым серьезным тоном заявил Арлекин. — Пресловутый резонанс.

— Это ничего не значит!

— О, нет! Ваше сознание настроилось на сознание деревьев, а их — на ваше.

— Это невозможно, — прошептал я. — Невозможно.

Моему потрясению не было предела. Печать сумрака свидетельствовала о том, что Ловцы Света взломали мой разум, стремясь к гармонии, которой я нисколечко не хотел.

— К чему противиться? — спросил Арлекин. — Почему вы не желаете подчиниться их влиянию?

Я проигнорировал его вопрос и принялся спешно собирать вещи.

— Агон, что вы делаете?

— Ухожу. — Я засунул в карман камзола Книгу Странника.

— Опять! — В его голосе прозвучала неприкрытая ирония.

— Мне не оставили выбора, меня вынуждают стать адептом школы.

— Вы не сможете убежать.

— А это мы еще поглядим, — пробормотал я, устремляясь в коридор.

Охваченный тревогой, я сбежал по лестнице. Стигматы Ловцов Света… Они словно чума. Болезнь поражает вас без предупреждения, она тихонечко прокрадывается в ваш мозг, и пожалуйста — вы уже ничем не отличимы от остальных учеников с кожей цвета золы. «Никогда, — думал я, выходя из пансиона, — вам никогда не удастся сделать из меня серого кардинала». Я не желал думать о последствиях бегства, не знал, каким образом покину полуостров. Я хотел одного — убежать, ускользнуть от этих ненавистных сумерек.

На улице оказалось совсем немного учеников, но все они провожали меня глазами, пока я решительно шел к дрожащей завесе, отделяющей вечные сумерки школы от яркого дневного света. Никто не преградил мне дорогу, никто и не подумал удерживать меня, помешать шагнуть на песчаную насыпь. Просто все знали, что это бессмысленно. У школы имелся надежный сторож — вожделенный рассвет, встающий над морем, нежные солнечные лучи, играющие с пенными гребнями волн. С моих губ сорвался пронзительный крик, постепенно превратившийся в тихие стоны, жалобное поскуливание. Я закрыл лицо руками, казалось, что кто-то швырнул мне в глаза пригоршню тлеющих угольев. Я бросил вещи и начал пятиться.

Позади себя я слышал шаги, ко мне приближались люди. Кто-то попытался оторвать мои руки от лица, но я отбивался, как буйно помешанный, метался по улице, пока не услышал голос Урланка, перекрывающий голоса встревоженных учеников, сгрудившихся вокруг меня.

— Агон, какое несчастье! — воскликнул учитель. — Пойдемте, отставьте нас, я сам с ним разберусь.

Он обнял меня за плечи.

— Не дергайтесь, — шептал мастер. — Я отведу вас в свой павильон.