Все мои товарищи вернулись домой невредимыми. Мы молча обнялись. Мы были счастливы, что остались в живых, но, увы, мы не сумели договориться с Владичем. Я отказался от мысли собрать совет. Не этим вечером. Я приказал, чтобы меня не беспокоили, заглянул на кухню, чтобы прихватить несколько графинов змеиной настойки, и тяжелым шагом добрался до своей комнаты.

Я нуждался в добром глотке спиртного, чтобы утопить мрачные мысли, роившиеся в голове. Измена адвоката удручала, выбивала из колеи. Этот человек забыл о достоинстве, потерял честь. Он оскорбил меня, меня, но прежде всего — Абим.

Я скинул одежду, натянул ночную сорочку и скользнул под одеяло.

Несмотря на закрытые ставни, в комнате было жарко, как в бане. Я отхлебнул настойку прямо из горлышка.

Жидкость обожгла горло, вызвав у меня невольное ворчание.

— Как трогательно, — внезапно прошептала темнота за окном.

Графин выскользнул из рук. Я поискал глазами кинжал, но оружие находилось вне досягаемости.

Чья-то рука открыла ставню. В просвете окна возник размытый силуэт.

— Не пытайся позвать на помощь своих стариканов. Я убью тебя прежде, чем они поднимутся по лестнице.

Такая знакомая фигура уже маячила в комнате: Маспалио, Принц воров.

Я совершенно не был готов увидеть собственное отражение, которое неспешно пересекло комнату и присело в изголовье кровати с хитрющей улыбкой на лице.

— Удивлен? — спросил незваный гость.

— Немного, — не мог не согласится я.

— Счастлив, что вижу тебя.

— Не могу сказать то же самое о себе.

Он усмехнулся, поставил графин на пол и с любопытством оглядел спальню.

— Это место похоже на тебя самого. Никаких личных вещей. Только одежда, да еще вон там пояс заклинателя и верный кинжал. Как будто бы твой настоящий дом находится снаружи, за этими стенами.

— Мой дом Абим, я служу ему, ты должен это знать.

— Да, в конце концов я пришел именно к этой мысли. Хотя я существую вопреки твоей воле, не так ли?

— Я убью тебя, ты это знаешь.

— Нет, не убьешь. У меня есть к тебе предложение.

— Даже не пытайся его озвучить.

— Подумай, Принц. Мы можем стать истинными королями. Нашим троном станет вездесущность. Сначала я использовал тебя, просто чтобы выиграть время. Но я ошибался. Заключив союз, мы сможем поставить Абим на колени.

— Еще никому не удавалось поставить на колени этот город. Ни его, ни меня. Мне не нужен этот союз.

— Ты глуп. А еще ты стар, а вот я только что родился. Я могу преподнести тебе на блюдечке всю воровскую гильдию. Вместе мы способны объединить всех бандитов и безраздельно править в Проходных дворах. Мы даже подомнем под себя Дворец Стали, разве ты не мечтал об этом?

— Меня не интересует власть.

— Подумай.

— Нет.

— Ты предпочитаешь смотреть, как вся твоя жизнь день за днем разваливается на кусочки? Благодаря твоим связям перед нами откроются все двери. Но если ты не согласишься, я соберу все то, что ты посеял. Твою дружбу, твою любовь. Я намерен заполучить все, я стану питаться твоими эмоциями до тех пор, пока у тебя не останется даже самых жалких воспоминаний. Я буду уничтожать тебя медленно, Принц, очень медленно, и это будет много хуже смерти.

— Я рискну.

Двойник поджал губы, встал и подошел к окну.

— Ты отказываешься воспользоваться своим единственным шансом, — сказал он. — Задам вопрос: кто из нас будет отражением другого? Ты всего лишь жалкий осколок прошлого, немного путаных воспоминаний и одряхлевшая плоть. Ты уступил мне старую оболочку, которую мне не терпится наполнить содержанием, к настоящему времени ты стал всего лишь пустой раковиной. Знаешь ли, у меня большие планы, касающиеся этого города, и я уверен, что уже вскоре ты услышишь обо мне. Твое время закончилось, Принц. Началось мое.

— Поживем — увидим.

Ставни снова закрылись. Вернулась тишина. Я сбросил одеяло, надел костюм и покинул дом, никому ничего не сказав. Я вспомнил о средстве, более эффективном, чем простое вино, и уже по дороге горько пожалел, что не обратился к нему раньше.

На площади у Дворца Толстяков гулял легкий ветерок. Попадающиеся на его пути импровизированные саваны дрожали от холода и, казалось, постанывали. Абим оплакивал своих мертвецов. Я остановился в тени башенных часов, подкарауливая воспоминания о друге. Я собрался вырвать у Бездны крошечную часть его души.

В тот миг мне страшно недоставало его. Я нуждался в нем, в нашей дружбе.

Кисть нежно коснулась камня, тени ожили: я заклинал Опалового, демона, чья дородность свидетельствовала о невидимом присутствии Горнема.

— Пойдем, — сказал я ему. — Я хочу прогуляться в твоей компании.

Он склонился к замочной скважине. Согнутая спина, руки упираются в колени. Он ждал. Они были прямо перед ним, но не спешили показаться. Не так сразу. Они тоже ждали, ждали подходящего момента, той самой секунды, когда смогут вырваться из плотных объятий замка. Сенешаль не видел, как синий сполох хлестнул по металлу скважины, словно хвост обезумевшей змеи. Искры потеряли терпение. Они почувствовали его смятение, которое появлялось каждый раз, когда он стоял у двери, появлялось, невзирая на все старания быть сдержанным. Синий язык затрепетал, выполз наружу.

Треск, крик. Мадокьель задрожал от этого чужеродного вторжения. Его руки, словно тиски, стиснули колени, мышцы превратились в натянутые канаты. До боли сжатые зубы мешали дышать. Он не мог ничего поделать, мог лишь ощущать, как потрескивающие искры скользят по его языку, прокрадываются к надбровным дугам и впиваются в мозг. Они проникали в его мысли, исследовали память. Искры выясняли личность вновь прибывшего, сравнивали его воспоминания с теми, что он оставил во время последнего визита. Вся эта сцена длилась всего лишь одно биение сердца, но мужчине показалось, что он подвергся грубому насилию, вывернувшему его душу наизнанку.

Искры покинули тело совершенно внезапно: сенешаль рухнул, как подкошенный — руки и ноги в огне, челюсть парализована. Пройдет не одна минута, прежде чем он сможет приподняться на локтях, справиться с жужжащим черепом, сухостью во рту. Сенешаль услышал щелчок, щелчок двери, которая распахнулась с неприятным скрипом.

Укус стражей двери становится больнее с каждым визитом. Хаим делает вид, что ничего не замечает, но сенешаль подозревает, что его знакомый получает извращенное удовольствие, мучая посетителя.

Мадокьель переступил через порог. Какая существенная разница! Затхлая влажность тюремного коридора сменилась ароматами старой кожи и ладана.

Сраженный этими запахами былых эпох, Мадокьель застыл у входа в пещеру. Ожившие грезы перенесли его в раскаленную пустыню, населенную племенами кочевников. Белый песок пустыни Кех, благоухание горячей земли — все эти видения принадлежали прошлому.

Пещера, выдолбленная прямо в скальной породе приговоренными к смерти, стала лишь временным убежищем. Мадокьелю не нужно видеть ее стены, серые стены, вырубленные примитивными инструментами, чтобы почувствовать: в этом месте царят лишь холод и враждебность. Однажды черная фея позволила сенешалю почувствовать всю тяжесть тысячелетней скалы, ее горечь, злость на тех, кто вырвал кусок ее плоти. Мадокьель полагается только на свое обоняние. Его ноздри затрепетали, улавливая едва различимые запахи, например запах чая, тянущийся из глубины пещеры. Напряжение, от которого скрутило живот, постепенно ушло: он сделал несколько шагов. До его слуха долетали обрывки странных звуков: приглушенное дыхание, невнятный шепот. Совершенно машинально гость выставил руки вперед, он боялся натолкнуться на жаровню.

Кончики пальцев коснулись шелка шатра, возвышающегося прямо посреди пещеры. Сенешаль знал этот шатер, как свои пять пальцев, ведь он посвятил ему свое существование. Двумя руками Мадокьель раздвинул полог, загораживающий вход. Аромат чая усилился. Хаим стоял в глубине шатра, спиной к гостю, вслушиваясь в его дыхание.