Я положил руки на его плечи. Он обернулся. Постаревшее лицо Пертюиса всегда казалось мечтательным, отсутствующим. Сухонькая кожа, отполированная часами усердного труда, выступающие скулы, тонкие губы и большие зеленые глаза, деформированные очками в толстенной прямоугольной оправе.

Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы свыкнуться с моим присутствием и осознать, что речь действительно идет о моей скромной персоне, а не о ком-то другом.

— Все в порядке? — осведомился я.

— Да. Лишь сюда закралась одна крошечная ошибочка. Вот сюда, видишь? — Пертюис продемонстрировал мне пергамент, испещренный математическими символами.

Разумеется, я ничего не видел и ничего не понял.

— Да, конечно. Но ведь у тебя уже готово решение?

— Нет, пока еще нет. Полагаю, я найду правильный ответ во второй половине дня.

— Прекрасно.

Я не стал настаивать. Пусть с моей стороны это и было проявлением трусости, но я поспешил свернуть разговор. Когда Пертюису в голову закрадывается мысль, что вы способны ему хоть чем-то помочь, он обрушивает на вас лавину слов. Конечно, кто-нибудь другой на моем месте понял бы его и помог разрешить возникшую проблему. Но, увы, лишь я один являюсь частью мира Пертюиса, единственным, кто способен проломить стену его одержимости.

Крошечная ошибочка. Вот уже почти целое десятилетие ученый муж гоняется за ней и за ее подругами… «Трактат углов» поддерживает в нем жизнь. Бывший арбалетчик, никогда не состоял у меня на службе, за исключением того времени, когда я был Принцем воров. Его страсть к цифрам оказалась просто невероятной, но, к сожалению, чересчур инстинктивной, и потому перед ним не распахнулись двери университета. В конце концов, когда мы ушли на покой, он целиком и полностью посвятил себя созданию книги, призванной описать совершенный полет арбалетного болта через весь наш немаленький город. По мнению Пертюиса, благодаря неким загадочным ориентирам он мог выстрелить в любое место Абима прямо из окна собственной комнаты. Арбалетный болт, выполненный, как настоящее произведение искусства, должен был миновать не одну улицу, не задевая углы домов, и поразить намеченную мишень. Я никогда бы не осмелился попросить приятеля продемонстрировать полет такой стрелы. Провал бы его убил. Порой я думаю, что однажды обнаружу здесь Пертюиса мертвым, сидящим за столом: потухшие глаза, скрюченные пальцы сжимают перо, испачканное чернилами, и пергамент с бесконечными рядами цифр. Но, по крайней мере, пока он жив, и его жизнь много насыщенней, чем жизнь других стариков.

Я взял бутыль с морабийским кофе и сделал большой глоток прямо из горлышка. Черная шипучая жидкость тотчас наполнила тело бодростью. Ну вот, именно это мне и надо для встречи с Владичем. Окончательно проснувшись, я распрощался с Пертюисом и вернулся в спальню, чтобы одеться. Я выбрал бледно-голубой костюм в лифанском стиле: длинную куртку со стоячим воротником, которая, поверьте на слово, мне чрезвычайно шла. Когда-нибудь любовь к кокетству меня погубит. Но к черту неотесанных мужланов, я всего лишь отдаю дань хорошему вкусу.

Я подошел к комоду, чтобы прихватить те полезные вещицы, без которых никогда не покидаю дом: широкий пояс, украшенный маленькими позолоченными гвоздиками, к каждому из которых крепились флаконы с чернилами и кисти, необходимые для вызова демона, а также острый кинжал с выкидным лезвием. Следует отметить, что я не люблю это оружие, впрочем, я вообще не люблю оружие. Необходимость использовать его кажется мне признаком слабости, будто бы я расписываюсь в собственном бессилии. Тем не менее давайте внесем ясность: в нынешнее время молодые люди больше не отличаются хорошими манерами. Несмотря на строгие законы, на улицах нашего старого города так и плодятся многочисленные шайки бандитов. И эта молодежь абсолютно не уважает «стариков» — воровская честь осталась в прошлом. Безрассудные юнцы, случайные убийцы или грабители, нападают на всех подряд. В ту эпоху, когда я еще был Принцем воров, мы имели представления о «приличиях» и тщательно выбирали жертву. Увы, еще одна примета времени.

Итак, я готов. Там внизу, в зале, Пертюис не подавал никаких признаков жизни. Лишь пчелы, чувствуя приближение дня, начали выказывать признаки усталости.

Покинув дом, я перешел на другую сторону улицы и несколько секунд внимательно рассматривал фасад нашего скромного убежища. Подобный осмотр превратился в привычку, в своеобразный ритуал, с его помощью я успокаивал нервы, убеждался, что за ночь ничего не изменилось: массивные ставни из светлого дерева плотно закрыты, на камнях здания не появилось ни одной насечки, оставленной дагой случайного грабителя. Каждый раз эта постройка вдохновляла меня, внушала чувство уверенности. Я искренне любил свой приземистый дом, крытый красной черепицей, — наш надежный приют. Его величавое достоинство всегда укрепляло мои силы. Недаром в городе существует поговорка: «Укорениться в Абиме помогают сердце человека и камни домов».

Я развернулся и двинулся вдоль по набережной. Несколько гондол скользили по каналу, стремясь поскорее добраться до Третьего круга города. Порой сквозь плотные бархатные шторы из окна того или иного близлежащего здания долетал вязкий приторный смех или отголоски приглушенных ругательств. Эти звуки умирали на берегу канала, оставляя после себя призрачное послевкусие крепкого алкоголя и звериной похоти. Припозднившиеся послы делали последний глоток вина, срывали последний поцелуй с губ миловидной шлюшки, и, гонимые дневным светом, спешили к своему кварталу, сопровождаемые скептическими взглядами утренних прохожих.

Я миновал башню с большими часами, косясь на поскрипывающие стрелки, до которых добрался вездесущий ночной плющ. Скоро пробьет семь часов утра: я ускорил шаг. Владич не любит ждать.

Покинув набережную, я поднялся по улице Свечных дел мастеров, где витали терпкие запахи ароматических свечей. В этот ранний час запахи были не столь сильны, как днем, когда на улице появлялись многочисленные паломники, потеющие от охватившей их религиозной лихорадки. В конце улицы обнаружилась небольшая лестница, которая вывела меня на широкую улицу Виноградных лоз — первые виноторговцы уже открывали свои лавки. Многочисленные городские садовники приступили к работе и сейчас очищали стены домов и створки дверей от выросшего за ночь плюща. Кучи фиолетовых листьев громоздились по обеим сторонам улицы, ожидая появления аптекарей.

Поддавшись суеверию, я по привычке коснулся указательным пальцем шрама, пересекающего мое лицо. Какая юная, свежая кожа, как у подростка! Некогда плющ подарил мне нестирающееся напоминание о моих двадцати годах. Следует сказать, что осенью фиолетовые листья становятся необычайно твердыми и словно пиалы собирают в себя дождевую воду. Каприз природы, который теряет свою волшебную силу с первыми заморозками. Но каждый год на улицах города в листьях плюща собираются ледяные жемчужины — крошечные капельки вечной молодости. Моя жемчужина подстерегала меня в вечернем сумраке. С хрустальным звоном она стукнулась о мой лоб, чтобы превратиться в обычную каплю, которая скользнула по носу, добралась до верхней губы и закончила свой бег в ямочке на подбородке. В ту секунду я ощутил лишь странное покалывание, но впоследствии, заглянув в зеркало, обнаружил светлую линию, проложившую себе дорогу среди только зарождающихся морщин.

Мой жест не ускользнул от садовника, который почтительно раскланялся со мной. Я ответил ему самым что ни на есть куртуазным поклоном. На самом деле я знал, что мужчина страшно завидует мне, ведь он и его товарищи жили и работали лишь для того, чтобы заполучить подобный шрам, который превратит их в избранных.

Улица Виноградных лоз заканчивалась просторной площадкой у лестницы, прозванной проходом Официалов. Скривившись, я поставил ногу на первую ступень. Старость — не радость, легкие частенько подводят меня, и на лестнице мне приходится останавливаться, чтобы восстановить дыхание. Сжав зубы, я мысленно проклял немощное тело, которое постоянно подводило меня. На первой же лестничной площадке я капитулировал и, не способный идти дальше, сел. Назойливая боль стучала в висках — эхо незванно нагрянувшей старости. Рельеф улиц Абима всегда доставлял неприятности людям моего возраста. Я помянул недобрым словом этого чертового Владича и его привычку назначать встречи на холме. Затем я бросил вожделенный взгляд на склянку с чернилами, что висела на поясе. Прибегать к помощи демона, чтобы подняться по лестнице, — это, конечно, дурной тон, но в конце концов… Нет, о демоне следует забыть, отбрасываемые тени в этом месте совсем прозрачные. Вероятно, через несколько часов одна из них обретет необходимую плотность и размер, но у меня не было времени ждать. Раздосадованный, я поднялся и, борясь с головокружением, добрел до стены. Как же я не люблю ощущать, как хрупкие листья плюща ломаются у меня под рукой, крошатся и падают на землю! Это просто кощунство, но у меня не оставалось выбора. Ступень за ступенью, стараясь хвататься лишь за ветви без листьев, я с трудом добрался до вершины холма.