— Ничего страшного. А можно взглянуть на ваши рисунки?

— Я давно забросил рисование.

— Это уже хуже. — Я не смог скрыть разочарования.

Горнем заставил меня ускорить шаги. Придворные окончательно осмелели и теперь толкались прямо позади конвоя из стражников. Мы незамедлительно отправились к следующему Толстяку, который отказался открыть передо мной двери своих апартаментов. Горнем посоветовал мне не настаивать, и тут же постучал в соседние покои. Очередная неудача. Нам пришлось обойти еще девять спален, и только в десятой мне улыбнулась удача. Интуиция не подвела меня. Толстяк тут же вспомнил странного демона, который страшно заинтересовал его.

— Однажды утром я был невероятно изумлен, увидев портшез, из которого вышла элегантная дама. Ее лицо скрывала вуалетка. Обычно этот квартал посещают мужчины, богатые мужчины, желающие предаться греху. Но чтобы женщина… В каждой руке она держала по небольшому чемоданчику. Она миновала улицу Развеселой жизни и остановилась у постоялого двора на улице Галантных утех.

— У «Школы для новичков»?

— Точно! На пороге ее встретил мужчина, чье лицо скрывал капюшон. В руках он держал несколько книг. Они о чем-то тихо побеседовали, а затем вошли в гостиницу. Вышла дама приблизительно час спустя. Хотите верьте, хотите — нет, но чемоданов при ней не было. Вуалетка сбилась на сторону, юбка помялась. Эта парочка времени даром не теряла. На следующий день на постоялый двор явилась еще одна женщина, что нешуточно раззадорило мое любопытство. Я начал внимательно следить за комнатой этого господина. К нему приходили и другие дамы. И каждый раз они приносили с собой чемодан или корзину. Я был потрясен, поверьте мне. Вы когда-нибудь видели мужчину, продающего свое тело в обмен на книги?

— А лицо, вы видели его лицо? — спросил я.

— Ни разу. Он всегда держал ставни закрытыми, а когда выходил на улицу, то опускал капюшон.

— И часто он выходил из гостиницы?

— Нечасто. Понимаете ли, из своего окна я не могу разглядеть некоторые улицы квартала Грехов. Не тот угол обзора. Часто случается, что стена или крыша мешают мне проследить за тем или иным человеком от начала его пути до конца. Я не могу вам его описать, но могу сказать, куда ходил этот странный субъект. Всегда в одно и то же место. В лавку травника. Вы понимаете, к чему я клоню?

Я все отлично понимал. За травниками из квартала Грехов закрепилась отменная репутация. К ним стекались клиенты из самых разных стран, чтобы купить приворотное зелье или любовный напиток.

Однако я по-прежнему не понимал, что руководило поступками Опалового. Судя по всему, он никогда не был влюблен в герцогиню. Демон не только спал с женщинами, которые одаривали его редкими книгами, но также скупал любовные напитки. Зачем? Неужели я трачу силы на то, чтобы поймать развратного демона, который решил сбежать от Бездны, дабы удовлетворить свою похоть?

Если только… если только не допустить обратное: этот демон удовлетворяет свою похоть, чтобы сбежать от Бездны. Я скрестил руки на груди, чтобы мой собеседник не заметил, как они дрожат. Мне случалось вызывать демонов, у которых была одна навязчивая идея: попасть в мир людей лишь для того, чтобы потешить свое либидо. Но в данный момент речь шла не об обычной похоти, а о любви, о чувстве, способном нарушить глубинную связь, порвать невидимую нить, которая связывает демонов с их королевством, заставляет возвращаться в Бездну, когда истекает срок сговора.

Нежданно-негаданно отдельные фрагменты мозаики сложились в законченную картину. Я снова слышал герцогиню, которая сказала, что этот Опаловый человечнее других демонов, вспоминал Анделмио, упомянувшего, что мы столкнулись с существом, родившимся из лунной тени, а значит, имеющим склонность к романтизму. Луна, любовь, Бездна. Совершенно ошарашенный, я не сомневался, что наконец-то прикоснулся к разгадке. Я полностью погрузился в свои мысли и потому не услышал голоса встревоженного Толстяка, лежащего передо мной.

— Маспалио? Маспалио, с вами все в порядке? Вы вдруг так побледнели.

— Я подумал… подумал об одной детали…

Если мои подозрения подтвердятся, то я столкнулся с демоном, который, ни больше ни меньше, нашел возможность ускользнуть от своих хозяев. Мне стало жарко, кровь стучала в висках, придворные встревоженно загомонили.

Я пожал руку Толстяка и распрощался с ним. Когда я вышел из комнаты, ко мне обратился медикус, подбадриваемый распаленными придворными:

— Ну что, закончили? Ваши уловки не способны никого обмануть! Видите, что вы наделали? — патетически воскликнул врач. — Адифуаза вам, значит, мало!

Лицо моего друга странно исказилось, как будто бы он боролся с навалившимся сном. Я резко оттолкнул медикуса и склонился к кровати Горнема.

— Ты в порядке? Что случилось?

Губы Горнема задрожали, а его веки закрылись. Я развернулся на носках и схватил врача за длинный свисающий конец колпака:

— Что с ним стряслось? Отвечай!

— Он засыпает, и все благодаря мне! — Лицо медикуса осветилось злобной радостью. — Я должен защитить его. Он доверяет вам, не видит вашего истинного лица. Вы манипулировали им, и вы за это заплатите!

Придворные, сгрудившиеся за спиной медикуса, качнулись вперед. Не стоило доказывать свою невиновность. Это ни к чему не приведет, они мне не поверят. Я бросился к ближайшей двери и тем самым дал сигнал к началу охоты: свора зарычала в едином порыве и кинулась за мной.

Я захлопнул дверь и опустил задвижку. Дерево дрогнуло под неистовым натиском придворных. Комната, в которой я укрылся, оказалась обычным чуланом, где хранят глиняные горшки с пряностями и бочки с вином. Я поискал глазами второй выход, но увидел лишь узкое окно, разноцветное стекло которого потускнело от обилия птичьего помета. Я открыл ставни и выглянул наружу. Преследователи предусмотрительно предупредили антикваров, и те уже карабкались по стенам в моем направлении. Это место становилось опасным для здоровья. Я перевалился через подоконник в надежде добраться до маленького балкона, расположенного в десяти локтях ниже меня. Ноги болтались в пустоте, опоры я не нащупал и начал спускаться на руках. Запах экскрементов вызывал тошноту. Вонзая пальцы в мягкую вонючую массу, я спустился приблизительно на два локтя и тут услышал, как дверь чулана не выдержала напора и с треском распахнулась. Я спустился еще на локоть — руки горели огнем. Словно паук, я цеплялся за каждый выступ. Помет начал крошиться под пальцами, угрожая в любую секунду рухнуть вниз. Какой-то придворный свесился в открытое окно и, заметив акробатов-антикваров, решил прекратить погоню. Ловушка захлопнулась.

Взглядом я прикинул расстояние, которое мне оставалось преодолеть. Около семи локтей. Антиквары движутся слишком быстро, я не успею достичь балкона. Я закрыл глаза и вознес молчаливую молитву Абиму. После чего разжал пальцы. Я падал, или скорее скользил, по помету, пытаясь тормозить с помощью рук. И вот я обнаружил себя валяющимся на балконе: все оказалось много проще, чем виделось сверху, если, конечно, не считать страшную боль в раненой ноге. Однако я все же мог встать и идти. Не обращая внимания на пот, струящийся по лбу, я поднял глаза. Придворный, высунувшийся в окно, уже отдавал новые распоряжения, и его товарищи устремились на нижний этаж. Я распахнул стеклянную ставню ровно в тот миг, когда заступ антиквара поднял в воздух фонтан желтоватого порошка в непосредственной близости от балюстрады балкона.

Я бежал. Задыхаясь.

Я несся по коридорам, осыпаемый проклятиями слуг. У себя за спиной я слышал шум шагов моих преследователей. Внезапно я очутился в коридоре, заканчивающемся одной-единственной дверью. Тупик. Обратно я повернуть не мог. Я распахнул дверь, а затем, используя кинжал вместо ключа, запер замок. Я находился в просторной столовой, из которой не было иного выхода, кроме того, через который я вошел. В центре зала возвышался круглый стол, прогибавшийся под остатками роскошных яств. Тихий шум заставил меня подскочить на месте. На цыпочках я обогнул стол: за обглоданным остовом индейки и гигантской корзиной с пирожными обнаружился Толстяк, развалившийся в огромном кресле, у которого отсутствовало одно колесо. Вместо него слуги подложили под кресло деревянный чурбачок, а сами, по всей видимости, отправились за мастером-столяром. Расстегнув рубашку и откинув голову назад, мужчина громко храпел.