Оно еще больше осложняется в тех случаях, когда завод выпускает свою продукцию не в одиночку, а в кооперировании с другими заводами. Ростсельмаш для комбайна СК-3 получает двигатели от харьковского завода «Серп и молот» и некоторые узлы с других заводов своего и не своего совнархоза.

В 1959 году Ростсельмаш построил 25 опытных экземпляров своего универсального тягача УТ-70 и послал их на испытания. Завод не доволен постановкой дела на зональных машиноиспытательных станциях. Поднимается вопрос о передаче в компетенцию заводов решения о запуске новых машин в серийное производство. С другой стороны, раздаются голоса за более тщательное испытание новых конструкций. Вероятно, и в том и в этом есть свой резон.

Д. С. Полянский, ныне председатель Совета Министров РСФСР, будучи еще секретарем Краснодарского крайкома КПСС, приводил в своей книге «Жемчужина России»[19] следующий поучительный случай с комбайном РСМ-8, выпускавшимся Ростсельмашем перед СК-3. «Эта машина, — писал Д. С. Полянский, — не успев родиться, устарела и была снята с производства за ненадобностью. Перестройка завода на выпуск новых комбайнов потребовала реорганизации всех смежных производств, в частности специализированных заводов, изготавливавших детали и узлы для комбайнов». Автор делает из этого важный вывод: заводы сельскохозяйственного машиностроения должны быть тесно связаны с теми, для кого они выпускают машины, внимательно изучать нужды сельского хозяйства и быстро реагировать на них.

Руководителей заводов приснопамятные министерства долго приучали делать то, что скажут. Жизнь требует нового подхода. Завод сельскохозяйственного машиностроения должен знать раньше, чем кто бы то ни было, какие машины нужны на полях сегодня и какие потребуются завтра.

Есть и еще одна сторона дела — я говорю о ней отнюдь не в адрес Ростсельмаша и вовсе не утверждаю, что этот вопрос относится к нему больше, чем к другим. Заводу «выгоднее» гнать одну и ту же налаженную серию, ибо для его работников высокие показатели выполнения плана связаны с определенными поощрениями. А если кратчайший путь к достижению этих показателей и интересы народного хозяйства в какой-то момент перестанут согласовываться между собой, что тогда? Конфликт личного с общественным? Не следует ли подумать о том, как устранить почву для таких конфликтов?

Ростовская школа-интернат № 10 одна из крупнейших в своем роде: в ней более 900 учеников.

— Дети проводят в школе-интернате всю неделю и только с субботнего вечера их отпускают домой, — рассказывает директор школы Алексей Андреевич Покалев. — Но те, кто живет далеко от города, остаются и на воскресенье.

К каждому классу прикреплен воспитатель. Все воспитатели с высшим педагогическим образованием. Время классных занятий проходит, как о обычной школе, а во второй половине дня ученики готовят уроки под надзором своего воспитателя. Впрочем, он выступает скорее в роли консультанта — разумеется, не такого либерального, как папеньки и маменьки.

За три года существования школы строгий режим дня вошел воспитанникам в плоть и кровь. Все, от карапуза до десятиклассника, встают в 7.00, делают гимнастику, убирают спальню, умываются. Все это без чьего бы то ни было понукания.

Четверг — день полной самостоятельности; у воспитателя выходной. В этот день возрастает роль старших воспитанников. Такое почетное и ко многому обязывающее звание дается отличившимся ученикам и ученицам старших классов. Присваивает звание педагогический совет, но право представлять кандидатуры принадлежит комитету ВЛКСМ. Комсомольская организация — это двигатель всей общественной жизни школы-интерната. А учебой и бытом, соблюдением порядка ведает орган ученического самоуправления — совет воспитанников.

Когда мы вошли в здание, нас удивили иностранные надписи на дверях кабинетов: что такое, может быть, мы не туда попали? Оказалось, надписи на английском и немецком языках сделаны для практики и для поминутного напоминания о том, как важно в наши дни для советской молодежи знать языки других народов. Во внеурочное время воспитатели, владеющие иностранными языками, говорят на них со своими воспитанниками. И уж конечно организуются немецкие и английские вечера, на которых ведется разговор о зарубежной литературе, о борьбе молодежи всех стран за мир, за дружбу и социальный прогресс.

Существуют кружки по разным отраслям знания, в том числе географический (о чем я узнал с особым удовольствием) и, разумеется, физический — трудно найти теперь уголок, где молодежь не увлекалась бы атомной энергетикой, ракетами и космосом.

Старшеклассники один день в неделю работают на заводе Ростсельмаш, где за ними закреплены станки. В течение учебного года они приобретают квалификацию и оканчивают школу токарями, слесарями, фрезеровщиками. Школа имеет и собственную производственную базу. В ее механической мастерской, оборудованной при помощи промышленных предприятий города, более десятка станков. Мастерская обслуживает потребности интернатского хозяйства.

Вот парнишка лет четырнадцати стоит за токарным станком, сосредоточенно вытачивает какую-то втулку. Другой вертится около, заглядывает и с той и с этой стороны, дает советы:

— Эх, ну что ты волынишь, взял бы побольше стружку!

Пожилой мастер-инструктор поглядывает издалека, видно, решил пока что не вмешиваться..

— Это выполняется заказ для ремонта насоса нашего отопления, — говорит директор школы. — Работает наш лучший токарь…

Парнишка за станком спокоен, он только улыбается на нетерпеливые замечания своего приятеля. Ему не впервой серьезная работа: мастерская выполняет заказы предприятий города.

Теперь при школе-интернате создается целый производственный комбинат, который будет давать продукции на 1 миллион рублей в год. Кроме существующих механического и деревообделочного, появятся новые цеха, в том числе пошивочный: надо, чтобы производство было разнообразным, чтобы самые различные склонности и задатки учеников и учениц находили применение и получали развитие. Есть и свой гараж, при нем работает кружок автодела, в котором уже многие школьники обучились профессии шофера. И, разумеется, есть сельскохозяйственные участки различной специализации.

Побывав в мастерских, заходим в столовую — просторную, светлую и отлично прибранную. Дежурные мальчики и девочки в фартуках готовят зал к обеду. Потом мы проходим в клубные помещения. Зал вмещает 600 зрителей. Тут дают концерты участники школьной самодеятельности, деятели искусств Ростова и других городов, нередко перед юной аудиторией выступают ученые, ветераны труда, участники революционных событий и Великой Отечественной войны.

Идем по школьному коридору. Двери классов стеклянные, можно без помехи наблюдать, что там происходит. С открытыми ртами, подавшись вперед, сидят шестиклассники и смотрят на доску, где преподавательница вычерчивает какие-то векторы, — чем уж сумела так их увлечь молодая «физичка»? Степенно, в свободной манере, сидят на уроке литературы десятиклассники, слушая немного рассеянно ответ своего товарища и сверяя его с раскрытым учебником. Щурятся критически — интересно, по поводу ответа или по поводу учебника? Но самая прелестная картина — вот она: пыхтят-сопят малыши на низеньких партах, выводя свои первые в жизни писаные слова…

Отрадна в этой школе вежливость и уважение к старшим. Когда мы только сошли и осматривались нерешительно в школьном вестибюле, к нам подошла девушка лет пятнадцати-шестнадцати, поздоровалась и спросила, кого нам нужно. Мы сказали, что директора, и она отвела нас к его кабинету. Выяснилось, что директора нет, девушка пошла узнать, где он, и через некоторое время вернулась с ответом. Все это по собственной инициативе, без малейшего намека с нашей стороны.

И вся чуть не тысячная масса детей удивляла своей какой-то внутренней собранностью (заметной даже тогда, когда они шалили), безошибочным пониманием того, что хорошо и что плохо, что можно и чего нельзя.