Весь следующий день мы бродили по городу. Говоря откровенно, мы были несколько разочарованы. Воронеж не производил впечатления заново выстроенного города. С тех пор, как были восстановлены или построены первые дома, прошло более 15 лет, и они уже не выглядят новыми. Но дело не в этом. Застройка велась в основном в старых контурах планировки. Пригодные к реставрации дома были восстановлены в старой архитектуре, в том числе огромное количество малоэтажных зданий на второстепенных улицах. Не следует кого-то в этом упрекать: требовалось как можно быстрее дать жилье людям, вернувшимся на родное пепелище, и тут было не до затей.

Хуже то, что архитектурные судьбы новых зданий, построенных несколькими годами позже, оказались в руках людей, видящих свою задачу не в том, чтобы служить нуждам народа, а в том, чтобы «увековечивать». Народу нужны были жилища, помещения для работы и для удовлетворения насущных бытовых потребностей, а у тех на уме были памятники и гробницы. (Нетрудно заметить, что башенки, которыми увенчивались здания в период излишеств, не имея никакого полезного значения, по своему архитектурному облику представляют собой часовни или могильные склепы.)

Полет украшательской фантазии вступал в конфликт с практическими возможностями: тут махнуть бы вавилонскую башню, чтобы не видно было в облаках, да финансы не пускают. А кроме того, не положено областному центру забираться слишком высоко в небо. И вот рождались компромиссы: с одной стороны, вроде бы и башня, а с другой стороны, вроде бы и нет. Башенные уродцы, хотя их и немного, сильно портят архитектурный облик Воронежа. Вредят ему также некоторые воротные арки огромной высоты, единственное оправдание которым можно было бы найти разве только в том, что некуда было девать кирпич. Все эти архитектурные излишества, которые претят всякому здравомыслящему человеку своей вопиющей бесполезностью, в Воронеже производят тем более тягостное впечатление, что восстановление его до сих пор не завершено.

Дому Советов, самому большому и ответственному зданию нового Воронежа, сильно повезло. По первоначальному проекту ему предназначалось быть как две капли воды похожим на высотное здание у Красных ворот в Москве, склонявшееся во всех падежах в связи с помпезно-украшательским архитектурным стилем. Но, на счастье, проект был пересмотрен, и на свет появилось здание вполне благоразумных очертаний, без особых излишеств в наружной отделке и скромное внутри.

Площадь XX-летия Октября, где стоит Дом Советов, украсится еще зданием Оперного театра, постройка которого заканчивается. Заново создан ансамбль полукруглой площади у вокзала с примыкающей к ней улицей Мира. Эта новая улица, не существовавшая в довоенном Воронеже, застроена многоэтажными жилыми домами, которые отделаны шероховатым бетоном и окрашены в приятный розовато-светло-коричневый цвет. Радостное впечатление производят великолепные цветники, тянущиеся по обе стороны улицы между мостовой и тротуаром сплошным густым покровом.

Что же касается самого вокзала, то он ничем особенно не радует. Он не столько низок, сколько приземлен, почти без цоколя, его пол чуть ли не заодно с поверхностью тротуара, и когда идет сильный дождь, потоки воды грозят ворваться в здание. Зато наверху стоят громадные каменные фигуры: колхозница, летчик, танкист, рабочий, ученый, кто-то там еще. Несмотря на парадные позы, они настолько жизнеподобны в своем ползучем натурализме, настолько лишены образного значения, что воспринимаются как заблудившиеся пассажиры, и хочется крикнуть: «Эй, чего туда забрались? Упадете еще…»

Заново отстроена вся левобережная часть города, где до войны, если не считать заводов, существовали лишь убогие строения деревенского или временного типа. Теперь левый берег — это крупный и благоустроенный район.

Война разрушила не только здания. Погибли парки и скверы, которыми издавна славился Воронеж. Теперь все они восстановлены. В городском Парке культуры и отдыха комсомольцы построили своими руками прекрасный Зеленый театр. Чудесен пионерский парк, где все, от подстриженных кустарников до витрин, отражающих производственную деятельность народа, проникнуто любовью к порядку, красоте и труду.

А неподалеку отсюда в конце главной улицы Воронежа — проспекта Революции — расположен небольшой сквер, носящий название Петровского. Отсюда ведет спуск в низину, в пойму реки, туда, где в конце XVII и начале XVIII века работала созданная по воле Петра I военная судостроительная верфь. Она была расположена на острове между двумя рукавами реки, а напротив нее на берегу стоял дворец государя.

По свидетельству историков, Петр приезжал в Воронеж не менее 13 раз, задерживался здесь подолгу, руководил работами в мастерских и нередко сам брал топор в руки. Это был человек великой энергии и неукротимого темперамента. Об огромной широте его государственных замыслов, о смелости и самостоятельности его ума, требовавшего личного знакомства с действительностью, говорит его подвижность, его постоянные и дальние разъезды за границей и по своей стране. Сколько зла причинило России самодержавие: ведь при нем только раз за несколько столетий к управлению государством смог прийти человек, наделенный для этого нужными качествами!

Проспект Революции восстановлен приблизительно в его прежнем виде. Он снова украшен густой зеленью деревьев, нарядными витринами магазинов. Теплыми вечерами проспект запружен толпами гуляющих — здесь уже начинает внедряться южный обычай прогулок по главной улице.

Приметы юга появляются и на окраинных улицах, сохранивших свой традиционный облик: их одноэтажные кирпичные домики с небольшими усадьбами не стоят в глубине палисадников, как на севере, а выходят фасадами на улицу, и заборы соединяют углы домов.

Таким предстал перед нами Воронеж. Надеюсь, воронежцы не обидятся на некоторые критические замечания об их городе, тем более, что ведь не от них исходили архитектурные увлечения недавнего прошлого. А в том, что зависело от самих горожан, они проявили себя героически.

Когда весной 1943 года они вернулись на родное пепелище, все лежало в развалинах. Электростанции не было, водопровода не было, топлива не было. Ничего не было. Из всего жилого фонда уцелело приблизительно пять процентов. Ютились в подвалах, в сараях, строили хибарки из всего, что попадало под руку. Еще и сейчас жилищная проблема решена далеко не полностью, но за последние годы строительство движется очень быстро. В 1956 году было построено 67 тысяч квадратных метров жилой площади, а в 1959 году 200 тысяч. Всего за семилетку будет построено 1,3 миллиона квадратных метров жилья, то есть столько же, сколько составлял весь жилой фонд довоенного Воронежа, если не больше.

Если же говорить о промышленности, то после войны не только восстановлены все старые производства, но и созданы некоторые новые.

Заводы синтетического каучука и шинный расположены за рекой Воронеж. Сама река невелика, но пойма ее занимает в ширину ровно полтора километра. Вынашивается проект ее затопления. Если он осуществится, здесь образуется большое озеро. На нем воронежцы смогут заниматься всеми видами водного спорта, включая парусный и рыбную ловлю. Вокруг озера расположится зеленая зона отдыха. Домики, которые мы видим там, в низине, очевидно, придется перенести повыше.

Дорогу на шинный завод найти легко: навстречу то и дело едут грузовики, с верхом набитые новенькими черными автопокрышками. После необходимых формальностей отправляемся по цехам. Производство начинается с получения резиновой массы: разогретый каучук смешивается с мелом и сажей. Одновременно добавляется сера, пока что в виде механической примеси. Только впоследствии, когда дойдет дело до вулканизации, эта сера свяжется с коллоидным каучуком и превратит сырую, пластичную резину в резину эластичную.

В машине, напоминающей ротационную печатную машину, на широкую ленту кордной ткани[17] наносится резиновый слой. Из валков выходит корд. Он сматывается в рулоны с матерчатой прокладкой, чтобы не слипался. Остывший корд, движущийся наподобие транспортерной ленты, режут наискось и получают косые полосы. Если теперь эти полосы наложить друг на друга, они склеиваются, и нити основы пересекаются. Один слой корда нетрудно разорвать руками вдоль основы, но склеенный корд образует двойную ткань огромной прочности.