Больше всего физического труда остается сейчас у слесарей-механиков, занятых перемонтажом оборудования вслед за отработкой лав и штреков, да еще у крепильщиков, чей труд только еще начинают механизировать путем внедрения новых видов крепи.

Крепильщики неотступно следуют за комбайном и сразу же ставят деревянные стойки там, где он прошел. Сбоку комбайна, параллельно фронту лавы, остается выбранное ранее пустое пространство, где еще не посажена кровля. Оно крепится особенно тщательно. Кроме деревянных стоек, по всей длине лавы тянутся два ряда часто поставленной железной крепи — между этими двумя рядами как раз и протянут скребковый транспортер, — а еще чуть дальше в сторону стоит могучая «обрезная» крепь — толстые железные тумбы.

Когда полоса будет отработана и настанет черед сажать кровлю, сюда придут посадчики — особые люди, к бригаде не принадлежащие. Они перенесут железную крепь правее, туда, где прошел комбайн и где теперь будет проложен транспортер; обрезную крепь перенесут на место нынешней железной; а деревянным стойкам осторожно подрубят вершинки, потом выдернут их, и кровля рухнет… Профессия посадчиков считается самой опасной, и заработок у посадчиков выше, чем у всех других шахтеров.

Поднявшись, мы продолжаем практическое ознакомление с комбинатом, а именно с его отличной душевой. Как известно, душ смывает не только грязь, но и усталость. Мы развеселились, разговорились… Да, ведь я не сказал, что с нами был еще третий экскурсант.

Он присоединился к нам перед спуском в шахту. Это был худощавый блондин, немного выше среднего роста. Ему было, как я после узнал, 30 лет, но выглядел он старше. В шахте, одетый в спецовку с чужого плеча, он казался таким же неуклюжим, как мы грешные. Теперь же я любовался его превосходно развитой фигурой, не то чтобы атлетической, но пружинистой и гибкой, юношески стройной. Подобных ловкачей каждый из нас знал в детстве: вроде бы и мускулатуры особой нет, и ростом не больно заметен, а как бросит камень — дальше всех, как станет бороться — самого здоровенного увальня если и не повалит, то измучает… Черты лица у него были правильные, настолько правильные, что делали это лицо неприметным, делали его похожим на портрет типичного североевропейца из этнографического альбома. Наш новый знакомый стал звать нас к себе скоротать вечерок.

Сев втроем в нашу машину, мы представились друг другу. Он назвался Владимиром.

В октябре темнеет рано. Было не более половины восьмого, а уже сгустились сумерки. Я вел машину по неведомым окраинным улицам Донецка, повинуясь указаниям Владимира. Мы повернули в безлюдный темный переулок, немощеный, ухабистый…

— Вот здесь остановитесь, — говорит Владимир.

Палисадничек, простенький домик, окна не освещены.

— Минуточку, — говорит Владимир и оставляет нас одних.

Слышим стук в окно. Вспыхивает свет.

— Идите теперь, — приглашает хозяин.

Мы входим во двор. За углом залаяла собака и кинулась к хозяину, до звона натягивая цепь. Владимир треплет ее за шею, собака, счастливо повизгивая, извивается, трется о его ноги.

Молодая женщина стоит на пороге.

— Извините за мой вид, я прилегла немного… Дети в постель, ну и я пользуюсь случаем.

Проходим в большую комнату.

— Зинуша, ты схлопочи нам чего-нибудь там, — бросает мимоходом Владимир, и женщина скрывается на кухне.

— Устает, — говорит хозяин. — Как-никак двое ребят. Да и со мной мороки немало, вернее — беспокоится. Ведь я как уйду часов в 11 вечера, так бывает что и до утра…

Мы ни о чем не спрашиваем.

— Работа у меня знаете какая?

— Немного догадываемся, — отвечаю я.

— Да, работаю в уголовном розыске. Откровенно говоря, устал. Для меня, как и для любого здешнего жителя, знакомство с новыми людьми приятно.

Сначала мы говорим «о жизни», рассматриваем фотографии, перебираем места, где кто бывал, выясняем, нет ли у нас общих знакомых. Зина приносит жареную картошку и соления разных сортов. Все собственного производства: к этому казенному домику, обычному жилищу шахтерской семьи, полагается клочок землицы, там у наших хозяев садик и огород. Владимир большой любитель огородничества, семена для своих помидоров он выписывает из Болгарии. А жена — высокий специалист по части солений и маринадов…

Постепенно беседа сама собой выруливает к темам, которые больше всего волнуют нашего хозяина. Теперь говорит главным образом он сам, говорит о своей трудной работе. Она необычайна, эта работа, в ней есть таинственность, воспетая Конан-Дойлем и всей бесчисленной толпой его подражателей; но суть ее у нас не в том, чем спекулируют сочинители детективных романов. Надо обладать большим равнодушием к людям, чтобы бесстрастно запутывать и распутывать клубки вокруг человеческих судеб. Владимир таким равнодушием не обладает. Полтора года работы в уголовном розыске стоили ему немало…

В давние времена у шахтера была одна отрада: выпить с получки, одурманить себя алкоголем и заявить, что ты кум королю. А где пьянство, там и драки, и поножовщина, и забвение всех моральных принципов. Нужда подбивала к воровству, водка придавала решимости…

Условия жизни в нашем социалистическом государстве меняются с неслыханной в истории быстротой. Привычки, традиции изменяются медленнее, чем материальные условия, шахтер живет теперь хорошо, у него высокий заработок, хорошее жилье, рабочие клубы, кружки самодеятельности, безграничные возможности для самообразования. И все же пьянство еще не изжито. А подавляющее большинство преступлений связано с пристрастием к алкоголю.

Почти все преступления совершаются молодыми людьми, взрослый преступник — большая редкость. Казалось бы, это плохо согласуется с тем, что преступность, как и пьянство, — наследие прошлого. Объяснить это кажущееся противоречие нетрудно. Молодежь восприимчива к влияниям, она не обременена ответственностью за семью, ей свойственна жажда риска.

Исчезла нищета, былой побудитель к воровству, но пренебрежение к труду, сочетающееся с тягой к увеселениям и роскоши, — не менее опасный, чем пьянство, фактор, ведущий к преступлению.

В Донбассе не нужно далеко ходить за примерами «шикарной» жизни. Многие высококвалифицированные шахтеры имеют собственные автомобили, их дома обставлены со всем доступным комфортом, немалые суммы они оставляют при случае в ресторанах. У иного желторотого птенца, наслушавшегося с детского сада, что ему доступно все на свете, на уме только пользование дарами, а чем они добываются, дело не его.

Итак, основной контингент, с которым приходится иметь дело работнику уголовного розыска, это молодежь. Это грустно, но в то же время это облегчает борьбу. Нет закоренелых преступников. Легко поддавшись соблазнам, эта молодежь откликнется и на доброе влияние.

Случалось, что парням, скомпрометировавшим себя уголовным прошлым, отказывали в доверии там, куда они приходили на работу. Это толкало их обратно…

При действенной помощи городской партийной организации Владимир отстоял в управлении треста идею молодежной бригады из числа бывших правонарушителей и тех, кто был вырван из среды, оказывавшей дурное влияние. И что же? Парни работают на совесть и уже почувствовали вкус трудового соревнования.

Не все идет гладко. Случаются рецидивы. Досадно бывает выслушивать: «Вот видите, что получается с вашими затеями». Но еще больнее внутреннее чувство обманутого доверия. Однако разочарования редки. Вот как раз сегодня он спускался в шахту, чтобы разобраться с последним происшествием. Пропал большой моток кабеля. Подозревали, конечно, бывших воров. Владимир принял меры. Сегодня он узнал, что кабель нашелся.

Нет, работать можно! Все же больше, несравненно больше светлого в человеке, только умей докопаться до него. И оно победит.

Владимир учится заочно на историческом факультете Ростовского университета. Мы проходим в его крошечный кабинет, оборудованный там, где следовало бы находиться ванной. Самодельный стол весь завален книгами, тетрадь раскрыта на недописанной странице.