В сущности нелепо, что в наших аллегориях для олицетворения благородства все еще служат хищники — лев и орел. Если бы я умел сочинять детские сказки, то населил бы их бобрами.

Уже много лет ведется переселение воронежских бобров на новые места по всему Советскому Союзу и в некоторые дружественные страны, например в Польшу и ГДР.

Заповедник ведет научные наблюдения и экспериментальную работу по многим отраслям естественных наук, разрабатывает методы борьбы с вредителями лесов. В его дубравах ежегодно заготавливают сотни тонн желудей для посадки дуба в степных районах. Тысячи тонн семян древесных пород и миллионы сеянцев дал заповедник для полезащитного лесоразведения.

На обратном пути мы внимательно присматриваемся к лесу по сторонам дороги: нам сказали, что неподалеку от мостика через Усманку расположена одна из колоний бобров, живущих на свободе. Едем медленно, всматриваемся — ничего не замечаем. Однако вот что-то похожее на пруд — дай-ка вылезем, разглядим…

Мелкий лесной ручеек остановлен плотинкой из бревнышек и земли. Она невысока, не более метра, но длиной метров до десяти, правильной формы, почти прямая, чуть-чуть выгнута по течению. По плотине ходили люди, вот следы сапог на ее гребне.

Вокруг множество осиновых пеньков высотой около полуметра с конусообразным срезом в бороздках от бобриных резцов и шершавым пятнышком излома на самой верхушке Вот осинки с прогрызенным венчиком вокруг ствола — не успел бобер закончить работу до конца смены! А вот знаменитые бобровые скульптуры, шары на пеньках, похожие на голову с шеей. Это один бобер был пониже ростом, грыз-грыз недогрыз, плюнул и ушел, пришел другой, повыше, стал грызть, где ему удобнее, и свалил дерево, вот и получилась голова…

Самих бобров мы видеть сейчас не могли: они работают по ночам. Если бы дождаться сумерек, то можно бы, пожалуй, их подкараулить. Но нам надо было до вечера вернуться в Воронеж, чтобы хорошо выспаться перед тем, как продолжить путь на юг.

Речная пойма у поселка Солотча.

Эта аллея ведет к Центральной генетической лаборатории имени Мичурина.

Г. Ф. Черненко много лет работал вместе с И. В. Мичуриным.

Вплотную к ограде Липецкого металлургического комбината подступает сосновый бор.

Здесь добывают известняк для липецкой металлургии.

Центр Липецка после дождя.

Старая улица в Воронеже.

Эту юную обитательницу Усманского заповедника зовут Наташка.

Это не очередной шедевр ультрамодернистского искусства. Авторы этой скульптуры — бобры.

Монтируется шина.

На строительстве атомной электростанции под Воронежем.

Вступаем в область Донской степи. Хотя полоса вплоть до широтного отрезка Дона у Лисок еще причисляется к лесостепи, практически древесная растительность встречается здесь лишь в виде полезащитных полос. Правда, долина самого Дона более или менее лесиста еще далеко на юг, однако это не в счет: у водных источников деревья растут и в пустыне. По долинам второстепенных речек тоже местами тянутся рощицы — «гаи». Это украинское слово уже приобретает права гражданства: чем дальше на юг, тем заметнее речевое влияние Украины.

Километрах в пятнадцати за южной окраиной Воронежа пересекаем Дон. Двумя километрами ниже в него впадает река Воронеж. Дорога — булыжное шоссе — пока что удовлетворительна. Напрасно нас пугали.

Часам к восьми добираемся до огромного села Гремячье. Оно раскинулось в широкой долине Дона, который здесь петляет излучинами, и вдоль маленькой речки, впадающей в него. Кругом сады. Подобранный нами тракторист, грустивший у неисправного трактора, угощает нас огромными яблоками, которыми он набил карманы, уходя на работу… Нам эти яблоки напомнили о том, что из Воронежа мы выехали без завтрака.

Столовая в Гремячьем расположилась, как везде, у дороги. Сколько уже таких придорожных харчевен пришлось нам посетить на нашем пути! Обычно они не баловали уютом, кушанья, что и говорить, не отличались изысканностью. На стенах красовались перовские охотники и шишкинские мишки, которые, помнится, так раздражали кого-то из коллег-литераторов… Но мы приходили сюда не за эстетическими наслаждениями, а для утоления голода.

Одна из главных категорий едоков, посещающих харчевни на больших дорогах, — это шоферы. Народ деловой и знающий цену времени, они тем не менее сидят обыкновенно подолгу, потому что помногу едят и заодно отдыхают.

Мы подъехали к дверям гремяченской столовой за несколько минут до открытия. Здесь уже стояли три машины ЗИЛ-150, нагруженные какими-то трубами и ящиками. Мы вошли первыми, а минуту спустя явились шоферы с грузовиков. Шофера узнать нетрудно по тяжеловатой «морской» походке, плохо отмывающимся рукам и смятой в гармошку спине пиджака.

Это были небритые озабоченные люди приблизительно одного возраста, что-нибудь немного за тридцать. Двое были похожи друг на друга: оба выше среднего, роста, оба в сапогах, оба узколицые с правильными, пожалуй, даже красивыми чертами, теперь, однако, стушеванными глубокой тенью усталости. Третий — в черном засаленном комбинезоне, коренастый, с широким приплюснутым носом и губастым улыбчивым ртом. Он был разговорчив и инициативен, выбирал блюда, громко зачитывая меню, а два брата — я условно принял их за братьев — только кивали и тихо сидели за столом, пока коренастый «пробивал талоны». Складывалось впечатление, что они плохо спали прошедшую ночь и что за рулем уже не первые сутки.

Наши столики были рядом. Я ел, кося одним глазом в газету, но аппетит был слишком велик, чтобы совмещать эти два занятия, и я оставил чтение. Тогда один из шоферов обратился ко мне:

— Разреши посмотреть…

Я протянул ему газету.

Это была купленная накануне в Воронеже «Правда» за 29 сентября с сообщением о митинге в Москве по прибытии Н. С. Хрущева из Америки.

Он сложил газету поудобнее и начал читать вслух:

— «Дорогие товарищи! Мы только что с самолета, который завершил беспосадочный перелет Вашингтон — Москва…» Вон как, прямо с самолета!

Он отчаянно орудовал ложкой, а сам бегал глазами по газете, отыскивая такие места, которые, по его убеждению, в первую очередь надо бы знать ему и его товарищам, чтоб веселее стало на душе, чтобы лучше ехалось, чтобы рука крепче держала баранку…

— Во, слушай, братцы: «Двадцатый век — это век величайшего расцвета разума, таланта человека. В наши дни люди своими руками осуществляют то, о чем веками мечтало человечество, выражая эти мечты в виде сказок, казавшихся несбыточной фантазией. Так неужели в это время расцвета человеческого гения, познающего тайны природы и овладевающего ее могучими силами, можно мириться с сохранением первобытных отношений между людьми?..» Понял? Первобытных: это когда чуть чего — кидаются друг на дружку и за горло! Вот теперь слушайте дальше чего: «…При разумном подходе представители различных политических взглядов, государств с различным социальным устройством смогут найти общий язык для того, чтобы правильно решить волнующие все человечество вопросы современности в интересах упрочения мира. В наш век величайшего развития техники, в условиях, когда существуют государства с различным социальным строем, нельзя успешно решать международные проблемы иначе, как на основе принципов мирного сосуществования. Другого выхода нет». Вот это верно, — сделал вывод веселый шофер.