С череповецким хором мы снова встретились в Москве, когда он выступал на Выставке достижений народного хозяйства СССР. Я слушал его и гордился своим знакомством с этим коллективом. Но сказать откровенно, я не испытал такого наслаждения, как в той тесной комнате Череповецкого дома культуры, и Анатолий Алексеевич во фраке лишь отдаленно напоминал мне того неистового человека в серой сорочке, на которого я с восторгом смотрел из-за теноровых спин. Видно, для тех, кто пережил муки творчества и радости находок, выступление перед зрителями, обставленное со всем надлежащим парадом, так же отличается от репетиции, как аккуратно завернутая карамель от дикой ягоды, нарисованной на ее этикетке.

У южной окраины Череповца — переправа через устье Шексны, а вернее через широкий залив искусственного моря. Раньше здесь было среднее течение реки. Теперь весь южный отрезок бывшего русла служит фарватером для судоходства по Рыбинскому водохранилищу.

Сначала дорога идет посреди полуострова, образовавшегося между «морем» и широким, подпруженным нижним плесом Шексны. Заметим, что острова, мысы и полуострова в искусственных морях долго остаются безымянными. Может быть, потому, что их не приходится открывать? За этим луговым полуостровом дорога приближается почти вплотную к берегу водохранилища. По ровному, полого поднимающемуся берегу расстилаются густоворсые ковры бронзово-желтоватого, высокого, прямого и ровного, как под гребенку, льна, готового к уборке. Вот девушки уже убирают его, теребят вручную, каждая в своей узкой полосе, и от их неравномерного продвижения край ковра как бы отделан неровной угловатой каймой. Теребильщицы составляют лен снопиками, чтобы через несколько дней обмолотить его, а затем разостлать под августовские росы.

Но сейчас мы обращаем мало внимания на лен — нас всецело поглотил вид грандиозного водоема, первого искусственного моря, созданного руками советского человека. Берег невысокий, как правило, плавно уходящий под воду. В самой северной части — великое множество островков. Из воды высовываются верхушки трав, кустов и деревьев. Местами целый ельничек поднимает над водой свои верхушки — тощие, жалкие, лишенные хвои. Прошло около двадцати лет со времени заполнения водохранилища, но ведь древесина долго сохраняется в воде. Кое-где подводные перелески еще живут, торчащие вершинки зеленеют новыми побегами… Все это, разумеется, остатки непромышленных древостоев (ценные леса были вырублены перед затоплением), и все же, глядя на них, ощущаешь невольную грусть, смутную жалость. Но мало ли случаев, когда человеческие чувства и разумные расчеты плохо согласуются между собой…

Признаки недавнего и внезапного образования озера очевидны на всем протяжении побережья. У самой границы между Вологодской и Ярославской областями возле деревни Гаютино большак пересечен грунтовой дорогой. Влево, на восток, эта дорога, полого взбираясь в гору, уходит за гребень высотки, а на запад идет под уклон.

Поворачиваем направо. Едем лугом. Сначала дорога порядочно наезжена — видно, колхозные грузовики вывозят по ней сено. Но вот мы достигаем прегражденного пряслом проезда в изгороди, отделяющей верхний сухой участок луга, используемый как пастбище, от нижнего, мокрого, примыкающего к озеру. Вынимаем жердину, едем дальше… Местность все ниже и ниже, дорога все мягче и травянистее, однако это все еще настоящая дорога с грейдированным полотном и кюветами. Но вот кюветы заполняются водой, а полотно едва приподнято, оно становится кочковатым, лужицы в остатках колеи. Наш верный газик отказывается везти нас дальше, ибо плаванию он не обучен. Дорога скрывается под водой, впереди необозримый простор Рыбинского моря. Если бы можно было продолжать путь по дну, то дорога вывела бы нас к деревне Большой Двор — на противоположной стороне водохранилища. В кюветах у береговой линии стоят моторные лодочки местных рыбаков.

Вот мы уже в пределах Ярославской области. Как обычно на стыках областей, дорога, мягко выражаясь, нетвердая. Лесок вторичный, нечистый, преобладает сосна, в стороне моря много бесполезнейшего ольховника. Но и здесь в каждой деревне новые срубы, в иных по целому десятку.

Районный городок Пошехонье-Володарск расположен на заливе Рыбинского моря, у слияния трех некогда маленьких, а ныне широко разлившихся речек. Он возник перед нами живописным амфитеатром. Белые здания старинных купеческих особняков, церкви с высокими шпилями звонниц. Когда-то город стоял на холме, довольно высоко над своими реками Согожей, Шелычей и Согой. Теперь же вода подступает к самым домам, и когда регулировщики на Рыбинской плотине допускают уровень выше критической отметки, пошехонцы бомбардируют их тревожными звонками: «Что делаете, ироды, утопите город!»

Город невелик, но и не так уж мал: нельзя сказать, чтобы он выглядел современным, но и далеко не производит того впечатления отсталости и запущенности, которое ассоциируется с его именем у всякого, кто читывал Салтыкова-Щедрина. Улицы широкие, аккуратно вымощенные булыжником, кое-где неплохо озелененные; дома в большинстве каменные, постройки, как видно, XVIII—XIX и, может быть, начала XX века, преобладают двухэтажные. В центре неизбежная рыночная площадь, с гостиным двором и лабазами, где теперь располагаются магазины и склады местного сельпо. На главной улице — районные учреждения, Дом культуры и ресторан. Вечером здесь людно до тесноты — молодежь собирается на танцы и в кино. Одеты по столичным образцам, слышна бойкая речь — порой слишком бойкая…

Мы давно слышали, что в Пошехонье существует одно редкое в наше время ремесло. Здесь делают сусальное золото, иными словами позолоту, которой раньше покрывали купола церквей. Знакомство с этим уникальным производством было одной из целей нашей остановки в городе.

Артель «Золотобой» занимает два деревянных двухэтажных дома на тихой улочке. Нас прежде всего ведут в контрольный цех. Это небольшая комната с окованной, всегда надежно запертой дверью и решетками на окнах. Оборудование состоит из столов, аптекарских весов под стеклянными колпаками и массивного стального сейфа. Нам показывают единицу готовой продукции. Это книжечка из папиросной бумаги, между страницами которой проложены 60 золотых листков форматом 7 на 12 сантиметров и общим весом 1,2 грамма. Таким образом, каждый листок весит 0,02 грамма. Зная площадь листка и удельный вес золота, любитель может рассчитать, какова его толщина.

Если посмотреть такой листик на свет, он кажется прозрачным, точнее, равномерно изрешеченным мельчайшими отверстиями, как невообразимо тонкое сито.

Трогать руками такой листик нельзя, он пристает к коже и разрушается. Для того чтобы проверить принятые от мастеров книжечки, девушки-контролеры берут каждый листочек специальным тупым ножом. Надо прижать листок этим ножом недалеко от края, потом подуть, кончик листка закинется на нож, и тогда, пожалуйста, поднимай и просматривай на свет, нет ли утолщений или, наоборот, разрывов. Сусальное серебро выпускается тоже книжечками по 60 листов, но размер серебряных листков 12 на 12 сантиметров и общий вес целых 3 грамма.

Теперь мы идем туда, откуда доносится мерный глуховатый стук. Производство внешне несложно. Квадратики золотой фольги закладываются в так называемую «снасть» — книжку, странички которой приготовлены из пленки коровьих внутренностей. В снасти 360 страниц, а золото закладывается по одной пластинке через два листка. По набранной таким образом пачке, положив ее на наковальню из полированного гранита, мастер стучит молотком особой формы, удлиненным наподобие тесла. При этом он непрерывно поворачивает снасть и отбивает ее последовательно от середины к краям то в одну, то в другую сторону. Так он стучит, стучит, стучит до тех нор, пока закладка, занимавшая вначале лишь середину снасти, не расплющится до полного ее формата 13 на 18 сантиметров. Когда этот результат достигнут, мастер вынимает уже более тонкие листочки, разрезает их и закладывает снова, и так до предельной тонкости.