Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Грауфф горько пожевал нижнюю губу, крепкие зубы скрипнули по волоскам бороды, густо зачернившей половину лица. Из шестидесяти трех лет своей жизни он не менее тридцати отдал увлечению охотой, и не раз ему приходилось чувствовать укоры совести. Он научился не обращать на них внимания, считая, что не заслужил упреков: в охоте его привлекали прежде всего не погоня за трофеями, не стремление добыть экзотического зверя на удивление друзьям и знакомым, а романтика, приключения, возможность испытать себя, слиться с природой планеты — неважно, своей или чужой. Грауфф никогда не огорчался, если охота оказывалась нерезультативной. Может быть, именно поэтому он редко возвращался пустым и с готовностью делился добычей с менее удачливыми товарищами. Грауфф знал и понимал лес, обладал хорошо развитой интуицией, чувствовал себя на любой охоте свободно и уверенно и считал, что он с природой в приятельских отношениях и может говорить с ней на «ты», и потому «по–приятельски» позволял себе то, что другим было непозволительно. Только сегодня, впервые за многие годы, он подумал, что никто, ни один человек, не имеет права разговаривать с природой иначе, как на «вы», и ощутил такое незнакомое и потому, наверное, такое неприятное чувство стыда. Грауфф понял, что ему почему–то не хочется больше преследовать трехпалого…

Они прошли по следу еще с полчаса, натолкнулись на неостывший труп рогатого муравьеда с перебитым позвоночником, двинулись дальше, снова растянувшись цепью.

Сухая, чуть присыпанная листьями почва редколесья сменялась влажными моховыми болотцами, тропа, оставленная зверем, то взбиралась на невысокие, покрытые хвойным стлаником сопки, то спускалась в проточенные неутомимыми ручьями овраги. Разглядывая отпечатки в форме трилистника на очередном островке сырого мха, Грауфф вдруг заметил, что травинки, примятые по границе следа, еще не распрямились. Он потрогал дно следа: мох был плотно прижат к грунту. Если бы зверь прошел хотя бы час назад, пружинистый мох успел бы немного приподняться. Грауфф негромко два раза свистнул.

— Что? — возбужденно блестя глазами, спросил прерывистым шепотом подбежавший Бурлака.

Грауфф подождал эколога и указал на след:

— Думаю, зверь был здесь не более пятнадцати минут назад. Скорее, даже менее.

Стас внимательно оглядел отпечаток и согласно кивнул.

— Он устал. Шаг стал короче, края следов — отчетливей, не так смазаны, как при беге, — добавил Грауфф. — Похоже, трехпалый собрался отдохнуть.

— Так чего же мы ждем! Еще бросок — и он наш. — Бурлака был весь охвачен азартом погони, в нем уже не чувствовалось грузности немолодого, полного человека, напротив, он двигался легко, бесшумно, по–кошачьи упруго, словно готовясь к последнему решающему прыжку на загнанную добычу. — Ну, вперед?

— Не будем спешить, — возразил Стас. — Я знаю эти места. Впереди небольшой молодой лес, даже не лес, а рощица. За рощей — река. Скорее всего, зверь там и никуда оттуда не денется.

— Это почему же? — язвительно осведомился Бурлака. — Не вы ли говорили, уважаемый эколог, что не представляете себе, что это за зверь. Я бы не рискнул судить о повадках животного, которого в глаза не видывал.

— Виктор, прекрати! — резко оборвал его Грауфф. — Сядь и не суетись, ты сегодня уже раз отличился, хватит!

Ошеломленный оппозицией друга, Бурлака сел на землю и развел руками:

— Ну, знаете…

— Ты что, первый раз на охоте? — сердито продолжал доктор. — Уже вон лысый совсем, а все как ребенок. Зверь устал, это бесспорно. А раз так, ему нужно есть и пить. Мясо он, мы видели, не ест, значит, пища для него будет в молодняке. Там же безопасней идти на водопой. И лежку устроить тоже.

— Поэтому, — заключил Стас, — не будем торопиться. Сначала передохнем, подкрепимся… — Он достал из кармана плоский пакет, надорвал упаковку. — Угощайтесь. Пока сухим пайком. Но ужинать точно будем на базе. Через полчаса трехпалый будет наш.

Некоторое время они молча хрустели галетами, потом Грауфф неожиданно спросил:

— Скажите, Стас, а вы уверены, что мы должны убить трехпалого?

Стас отозвался поспешно, даже слишком поспешно, как будто давно уже обдумывал ответ.

— Конечно, Грауфф. Этот зверь — убийца. В дикой природе постоянно совершаются убийства, мы понимаем это разумом, и все же наши симпатии всегда на стороне жертвы, а не хищника. Мы бы предпочли, чтобы животные не убивали друг друга, но мы миримся с этим, потому что таковы правила их существования, их инстинкты. Мы миримся с этим, потому что в них есть хоть и печальный, но смысл. Но мы не можем прощать бессмысленные убийства…

— Да что ты хочешь сказать, Глен? — возмутился Бурлака. — А если этот трехпалый бешеный? А если он по заповеднику эпидемию разносит?

— «Если, если»… — покачал головой Грауфф. — А если нет?

— То есть что значит нет? — даже поперхнулся от негодования Бурлака. — По–твоему, он что, с голоду носится по лесу и всем встречным черепа дробит? А может, неизвестное разумное существо на трехпалых копытах совершает свои эстетические отправления?

— Поймите меня, Грауфф, — сказал Стас. — Я, как эколог, не имею права бесстрастно наблюдать, когда кто–то истребляет все живое на своем пути. Я прислан сюда не наблюдателем, моя обязанность — охранять окружающую среду, защищать природу Анторга.

— От кого, Стас? От человека? Или же и от тех, о ком вы ни малейшего понятия не имеете?

— От всего, что ей чуждо. Везде во Вселенной бессмысленное разрушение чуждо живой природе.

— Волков на Земле тоже одно время считали разрушителями. И убивали, и разводили, и снова убивали, и снова разводили…

— Не передергивайте, Грауфф. В то время на Земле совершалось много ошибок. Волк убивает, чтобы съесть.

— А для чего убивает трехпалый, вам не понятно, и потому вы объявляете его чуждым элементом и приговариваете к смерти. Кто дал вам право судить непонятное?

— Человек достаточно разумен, чтобы представлять себе, что явно на пользу животному миру, а что ему явно во вред. Тем более на такой планете, как Анторг, где можно проводить определенные аналогии с Землей…

— Но вы же сами утверждали, что аналогии чисто внешние.

— И все же сходство есть. Достаточное, по крайней мере, для того, чтобы вмешаться, когда животным грозит гибель, и спасти их.

— Простите, Стас, но если бы какой–нибудь эколог из другой галактики, но с вашей логикой оказался на Земле эдак миллионов семьдесят лет назад, он, пожалуй, спас бы от вымирания динозавров. И неизвестно, где бы были тогда мы с вами.

— Динозавры вымерли из–за природных катаклизмов, — втянувшись в спор, горячо возразил Стас. — Но тут–то, тут — разве вы не видите? — происходит бессмысленное истребление!

— Да перестаньте говорить о смысле! — взорвался доктор. — Вы сами сказали, что у животных свои правила существования, так поймите их сначала, эти правила, а потом уж рискуйте вмешиваться.

— Если к тому времени останется, во что вмешиваться, — не удержавшись, вставил Бурлака. — Не новая позиция, Глен: смотреть, как творится зло, и не противодействовать.

— Но почему же зло?.. — Грауфф сделал паузу, поднял с земли сухую веточку, нацарапал ею что–то около ног. Успокоившись, он уже снова ровным голосом продолжал: — Ну, хорошо. Стас, вам приходилось бывать на Японском море?

— Проездом, недолго.

— Тогда вам не довелось там порыбачить. Там очень интересная рыбалка на спиннинг, ловят так называемую красную рыбу, лососевых: кету, симу, горбушу. Знаете, как их ищут в заливах рыболовы? По дохлым рыбкам на поверхности. Перед тем как подниматься в верховья рек на икромет, красная рыба стоит в устьях и бухтах, там, где пресная вода смешивается с соленой. Довольно долго стоит. И давит — да, не ест, а только давит — челюстями и выплевывает всю проплывающую мимо мелюзгу. Зачем? Из страха? Но до нереста еще далеко, и икра выметывается не здесь, а в реках; а самим им рыбья мелочь не опасна — ну что можно сделать четырех–пятикилограммовой горбуше? Непонятно, на наш взгляд. Бессмысленно. Но никому в голову не приходит горбушу за это наказывать. Правда, рыболовы подбрасывают ей блесну, и она ее добросовестно хватает, но то спорт, а не казнь…

42
{"b":"165615","o":1}