Милиционер втолкнул задержанных в предварилку и захлопнул дверь.

На скамье сидел тощий парень и держал на коленях большую плетеную корзину. У окна стояла полная баба. На полу спал точильщик, обняв свой станок.

«Влетел в историю! Не станешь же при всех колотить по двери и доказывать, кто ты такой. — Дубинин поднял воротник и, присев на край скамьи, прислонился к стене. — Положеньице!»

Баба принялась бегать из угла в угол.

— Да сядь ты! — прикрикнул на нее остроносый.

— Тебе что, против тебя, видать, уликов нет никаких! — всхлипнула баба и забегала еще быстрей.

Остроносый скрипнул зубами.

Баба, подойдя к Дубинину, уставилась на него. Он отвернулся, словно собираясь вздремнуть.

— Ты по какому делу? — спросила она.

— Так, недоразумение, — буркнул он.

— Думаешь, выпустят?

— Должны бы…

Баба быстро подсела рядом, оттеснив задом тощего соседа. Она уткнулась почти в самое лицо Дубинина и тихо зачастила:

— У меня их всего–то шесть. Если ты захватишь эти, — она проворно достала невесть откуда кусок мыла, — скажу два сама для себя купила. Все видели, что два в руках держала. Докажи! — Спекулянтка улыбнулась. — Возьмешь? — Приняв его молчание за согласие, баба стала еще напористей: — Да ты не опасайся! Ежели даже у тебя найдут, они тебе ничего не сделают! Скажешь — купил. А чуть что, кричи: для чего, мол, нас фрицы калечили! — Баба на секунду замолчала и зорко оглядела Дубинина. — У тебя чего нет–то?

Дубинин не понял.

— Из органов чего нет? — разъяснила баба.

— А, — догадался Дубинин, — руку зацепило.

— Во–во, для чего, мол, я руки лишился! — И, не спрашивая ответа, баба запустила руку за пазуху и извлекла еще три небольших куска мыла. — Скажешь, твои, и всё.

Остроносый скосил глаза и зло заметил:

— Чего распотрошилась, кто там искать будет?

— И не там искали! — отрезала баба и доверительно притиснулась к Дубинину.

— Желудько! — выкрикнул дежурный.

— Пронесешь — твоя половина, — пообещала баба, сунула Дубинину мыло в шинель — он даже опомниться не успел. И, причитая, вышла из камеры.

В этот момент остроносый незаметно для всех выдернул из–под пальто потертую полевую сумку и повесил ее на гвоздик точильного станка.

Дубинин обернулся — и остроносый, как бы забавляясь, нажал несколько раз на педаль точила.

— Хорошая машина у Лехи, кормит и поит, — кивнул он на спящего хозяина.

Загремел засов, вошел милиционер и обвел взглядом камеру.

— Меня вызывай, — кинулся к нему остроносый. — А то в следующий раз не пойду.

Милиционер открыл дверь.

— И ты — тоже, — приказал он Дубинину.

— «Мы одни, с нами только гитара», — напевал тенорком франтоватый следователь. — Давно воруешь? — спросил он, пронзительно взглянув на остроносого.

— Работаю в артели «Бытовик», — затараторил тот. — Фотография, что на Карла Маркса, — знаете? Фамилия Краснов. Это я. — Он протянул паспорт и какие–то бумажки.

Следователь принялся внимательно разглядывать документы.

— Чего ты на рынке торчишь? Спекулируешь?

— Что вы! Я честно. Чего куплю, чего продам. Жить–то надо.

Милиционер проверил его карманы, похлопал по пальто — ничего.

— Имя и отчество? — Следователь неожиданно подался вперед. — Быстро!

— Николай Степанович, — выпалил остроносый.

Следователь разочарованно захлопнул паспорт.

— Бери свои бумаги. Еще раз попадешься — пропадешь!

— Первый и последний. — Остроносый схватил свои бумаги и вышел.

— «Над волной свет луны серебристый…» — Следователь пристально посмотрел на Дубинина.

Милиционер, не говоря ни слова, запустил ему руку в карман шинели и торжествующе вытащил кусок мыла. Дубинин усмехнулся, вынул еще три и положил на стол.

— Что, попался, спекулянт? — возликовал следователь.

— Встать! — крикнул Дубинин.

Следователь вскочил с такой быстротой, словно все время только и ждал этой команды. Усач–милиционер вытянулся и притих в ожидании чего–то страшного и непонятного.

— Пиши: принял от начальника угрозыска капитана Дубинина четыре куска мыла хозяйственного, полученного от спекулянтки во время пребывания под арестом.

— Пожалуйста, документы, — очнулся следователь.

— Вот, — протянул Дубинин.

— А я говорю: оставь машину! — кричал милиционер на точильщика в предварилке.

— А я говорю: не брошу! — кричал точильщик. — Она твоя?

— Ну, черт с тобой! — милиционер привел Леху, не выпускающего из рук станок, в дежурку.

Следователь робко глянул на Дубинина.

— Продолжайте, — сказал тот.

— Скажите, пожалуйста, товарищ, за что задержаны?

— По пьянке, — жалобно признался точильщик.

— На путях лежал, — разъяснил милиционер. — Могло задавить.

— Идите и не допускайте больше подобного. Стыдно, — пожурил Леху следователь, стараясь быть вежливым.

— Очень даже, — повесив на плечо станок, согласился точильщик. У двери он задел точилом косяк, и полевая сумка, слетев с гвоздя, упала на пол.

— Товарищ, — окликнул его следователь, — сумочку потеряли.

Милиционер поднял ее и протянул точильщику. Леха ошарашенно взглянул на сумку.

— Я в первый раз вижу…

— Ну–ка, — заинтересовался Дубинин, взял сумку, открыл и вытряхнул над столом. Посыпались толстые пачки сотенных, опоясанные банковскими бумажными ленточками.

— Так, — выдавил следователь и снял фуражку.

— Откуда деньги? — спросил Дубинин.

— Не знаю, — запинаясь, божился точильщик. — Не моя она.

— Уведите в отдельную, — приказал Дубинин дежурному. И повернулся к следователю: — Как вы считаете, он говорит правду?

— Врет! — не моргнув, выпалил следователь. — Артист! Крупная птица! Каким барашком прикинулся! Видать, он и ограбил сберкассу!

— А я вот что думаю, — сказал Дубинин. — Если б сумка была его, он бы ее так не повесил. Он бы ее держал при себе или, на худой конец, бросил в камере.

— Как же, такие деньжищи бросить! — возразил следователь.

— Жизнь дороже. Пусть даже захмелел, выключился. Когда вы его отпустили, он прежде всего думал бы о деньгах… Все дело в том, что он ее просто не заметил… Нужно его отпустить.

— Не могу.

— Я вам прикажу.

— В письменном виде.

Дубинин сел за стол и стал писать.

— Много сегодня задержанных было?

— Человек сорок. Всех не проверишь, — ответил следователь. — Этот точильщик с утра попал.

Вошел милиционер и стал у двери, ожидая распоряжений.

— Вот мое распоряжение об освобождении. — Дубинин пододвинул листок. — Здесь же расписка в получении тридцати тысяч рублей. Ясно?

— Так точно, — ответил следователь.

— Старшина, проводите меня к арестованному.

Леха–точильщик сидел на лавке и плакал. Увидев Дубинина, он поспешно встал.

— Садись, — сказал Дубинин.

Точильщик сел.

— Не знаю, откуда они! Не знаю!

— Может, и так. Но кто в это поверит? У тебя же их нашли? У тебя. Плохие ваши дела, Коршунов.

— Плохие, чего хорошего… Ни за что посадят. Нету справедливости. Нет ее, правды! — Точильщик заплакал.

— Нет, есть, — возразил Дубинин. — Хочешь найти?

— Да я б!.. Эх! Где мне! — всхлипывал Леха.

— Слушай меня. Я тоже хочу найти правду. Я не хочу, чтобы ты невинно страдал. Но что ты ни при чем, надо еще доказать.

— Верно. — Точильщик вытер рукавом глаза.

— Тогда вот что. Бери сумку. Повесь, где была, и иди.

— Как?.. — поразился Леха.

— Так. Иди, и все. Тебя выпустили, ты пришел домой, там и увидел деньги в первый раз. Ясно?

— Значит, как вроде ничего и не было? — старался уловить нить замысла точильщик.

— Именно. Только всех денег я тебе не дам. — Капитан вынул из кармана одну пачку и положил в сумку. — Вот с этим домой пойдешь. А дальше дело наше.

— Ну а если они деньги потребуют? Ну, те, кто подкинул их мне.

— Сделаешь так… — начал Дубинин.

— Ты куда, солдатик? — услышал за собой Дубинин, выйдя из дежурки. К нему спешила его новая знакомая по камере.