— Серьезно? — поднял брови инспектор. — Это очень интересно!

— И еще как! — криво усмехнулся лейтенант. — Это была служебная машина министерства внутренних дел…

Табаков на мгновение опешил, затем вдруг разразился громким хохотом. Не в силах остановиться, он бросился на один из старых расшатанных стульев и продолжал трястись всем телом, покуда на глазах у него не выступили слезы. Когда он снова взглянул на помощника, сидевшего с унылым лицом, его охватил новый приступ неудержимого смеха, и, чтобы успокоиться, он встал и прошелся по комнате.

— Да, это действительно смешно! — проговорил с глубоким вздохом лейтенант. — Стоит, стоит посмеяться, товарищ майор…

— Видишь, куда нас занесло? — заговорил наконец инспектор. — Видишь теперь, что значит произвольно оперировать фактами?

— Без гипотезы, товарищ майор, вообще ничего не сделаешь! Это все равно что вслепую… По мне, уж лучше с плохой гипотезой, чем вообще без ничего…

— Так–то оно так, не сердись! — принял наконец серьезный вид инспектор. — Только не следует забывать, что гипотеза — это всего–навсего гипотеза… Никогда не следует стремиться доказать ее во что бы то ни стало, любой ценой… Пусть сама действительность докажет ее… Действительность, к которой мы подходим без предубеждения…

— Однако исключение одного факта еще не значит, что должна рухнуть вся гипотеза!

— Разумеется!.. Но если отпадет не один факт, а много?

Инспектор подробно рассказал лейтенанту о своей встрече с молодым инженером. Лейтенант слушал с напряженным вниманием, лицо его пылало от возбуждения.

— Вот находка! — воскликнул он, когда инспектор умолк. — Теперь мы знаем куда больше, чем вчера!

— А как же быть с гипотезой?

— А что? Гипотеза–то и привела нас к инженеру… Если бы не она, мы бы не стали разыскивать человека в желтых ботинках! А следовательно, не узнали бы этих важных для нас фактов…

— Сумел–таки вывернуться! — проворчал инспектор. Он глубоко задумался, йотом потер лоб. — Нам надо пораскинуть умом! Следует искать более простое, но более реальное объяснение… Я уже убежден, что в этой загадочной истории большую роль играет случайность. Но какова эта случайность? Вот что я хотел бы знать!

— Все узнаем, товарищ майор! — бодро отозвался лейтенант. — Мы и так уже немало знаем! И будем самыми никудышными людьми, если не найдем в ближайшие два–три дня эту проклятую машину!

Инспектор Табаков вышел из отделения милиции с таким чувством, будто он должен был сделать еще какое–то дело, но забыл, какое именно. Что же это могло быть? Он остановился, достал записную книжку и заглянул в нее. Ах, да! Дети! Хотя теперь он и не ждал от них ничего, но все же чувствовал себя обязанным проведать их, сказать им что–нибудь хорошее, ласковое в награду за долгое бдение у дощатого забора… Да, это будет его последним делом на сегодня. Последним и, быть может, самым приятным! Положа руку на сердце, инспектор не мог не признать, что никто ему так не помог в этой запутанной истории, как его маленькие друзья. Только благодаря им добрался он до ряда неоспоримых фактов… Да, он должен их обязательно повидать, хотя бы уж для того, чтобы выразить им свою сердечную благодарность!

Вскоре он уже разговаривал с матерью Зарко, которая, увидев его, радостно всплеснула руками:

— О, как хорошо, что вы пришли! Мальчики с ног сбились — не могут вас найти!

— Что случилось? — встревожился инспектор.

— Не знаю, ничего не сказали… Но, кажется, что–то важное… Такими их я еще не видела — бегают как угорелые и все о вас спрашивают!

— Где они сейчас?

— Кто их знает! Сказали только, чтобы вы непременно их подождали, если придете…

Инспектор в нетерпении вошел в комнату и присел на стул. В чем дело? Что еще могло случиться? Минуты текли медленно, прошло четверть часа, а никто не появлялся. Подождать еще? Или сходить посмотреть, нет ли их на наблюдательном пункте? Да, так, пожалуй, будет лучше. Если ребят там не окажется, он вернется обратно…

Табаков уже встал, когда из коридора вдруг донесся торопливый топот детских ног. Дверь с шумом распахнулась, и на пороге показался запыхавшийся Зарко. Из–за его спины выглядывало бледное, возбужденное личико Филиппа.

— Товарищ инспектор! — крикнул Зарко. — Машина, машина, товарищ инспектор!

— Какая машина?

— Ну, эта… Та же самая! Сегодня она увезла еще одного мальчика!

Инспектор опешил. Такой новости он не ожидал услышать от них.

— Сядьте–ка сперва, а потом и рассказывайте! — с деланным спокойствием сказал он.

Нерадостным и тревожным был этот день для Зарко. Преследование человека в желтых ботинках закончилось, а результата пока никакого. Да и выйдет ли вообще что–нибудь из всей этой истории? Теперь он уже не был в этом вполне уверен. Лихорадочная деятельность последних дней так увлекала его, было так неспокойно и так интересно! Вдруг все сразу кончилось. Уже никто не наблюдал за улицей через щели в заборе, надобность в этом отпала. И Зарко, который все эти дни был так необходим, вдруг почувствовал себя ненужным, лишним. Почему инспектор не дает ему какое–нибудь новое задание? Ведь Васко еще не нашли, значит, еще не все сделано и, следовательно, есть для него работа. Или инспектор недоволен им? Нет, это невозможно… Он отлично справился с поставленной перед ним задачей, выполнил ее точь–в–точь как требовалось, без заминки, без единой ошибки…

Мрачный и злой, Зарко просидел дома все утро. Часам к четырем он, наконец, не выдержал и вышел. Куда пойти? С кем посоветоваться? Разумеется, лучше всего с Филиппом, самым умным из всех ребят. Но как идти к нему после того, как он, Зарко, так сурово с ним обошелся? И быть может, совсем несправедливо… Зарко побродил по пышущей зноем улице и наконец решился отправиться к Филиппу.

Он застал его дома. Увидев Зарко, Филипп в первый момент смутился, но все же повел его к себе в комнату. Войдя туда, Зарко сразу понял, почему смутился его приятель. На столе лежала раскрытая тетрадь, а рядом с ней карандаш. Мелким, немного кривым почерком была исписана почти вся первая страница. Поспешно закрыв тетрадь и убрав ее куда–то, Филипп сразу успокоился.

— Садись! — сказал он.

Зарко оглядел комнату и сел на кровать. Он был здесь не в первый раз, но, казалось, только сейчас заметил обстановку. Почти вся правая стена была занята новым книжным шкафом, с полок которого смотрело пестрыми корешками множество книг. Слева на стене висел в дорогой рамке портрет Христо Ботева. Вид Филиппа, немного бледного и худого, удивительно гармонировал и с книгами и с портретами. В этой столь чуждой ему обстановке Зарко вдруг почувствовал себя неучем, совершенным ничтожеством.

— Эти книги твои? — спросил он, продолжая оглядывать комнату. — Или отца?

— Мои! — ответил не без гордости Филипп. — Папины — у него в кабинете…

— Ты их покупал?

— Нет, что ты! Я очень мало купил… Некоторые папа мне подарил, а некоторые из его библиотеки…

Зарко снова обвел их взглядом — немало!

— И ты их все читал? — спросил он недоверчиво.

— Все…

— Как это возможно? Когда же ты учишь уроки?

— Когда… Учу — сам знаешь!

Зарко знал, что это правда. Филипп был сильным учеником, хотя и не круглым отличником. Зато он знал столько других вещей, которых не знал никто из ребят. Когда затевали какой–нибудь спор или из–за чего–нибудь ссорились, всегда шли к нему, чтобы он сказал свое веское слово и рассудил их. Филипп терпеливо выслушивал товарищей, глядя при этом куда–то вдаль, и под конец всегда говорил что–нибудь такое, чего никто из них не знал. В такие минуты ребята всегда чувствовали его превосходство, и им казалось, что Филипп старше их и голова его полна каких–то необыкновенных мыслей. Может быть, поэтому у него не было особенно близких друзей, ни с кем он подолгу и задушевно не разговаривал.

И сейчас разговор был несколько натянутым и поддерживался только благодаря Зарко. Наконец он совсем заглох, и воцарилось тягостное молчание.