Маргарита начала хохотать, вскинула ему руки на плечи и стала цѣловать его. Но юноша поблѣднѣлъ, взглянулъ на нее сверкающими глазами и выговорилъ:

— Да ты не вѣришь? Божусь тебѣ всѣми святыми, что я не шучу, не стращаю, зря… Это я давно рѣшилъ!

— Вѣрю, вѣрю! Но этого никогда не будетъ! воскликнула Маргарита, но съ тѣмъ же страннымъ оттѣнкомъ въ голосѣ, который появлялся всегда независимо отъ нея, когда она притворялась или лгала.

Шепелевъ ушелъ домой блѣдный и задумчивый. На другой день графиня около полудня начала одѣваться съ помощью Лотхенъ и провела часа полтора за туалетомъ.

— Да старайтесь, старайтесь! шутила Лотхенъ:- стоитъ повертѣться передъ зеркаломъ. И какъ это быстро идетъ, будто круговоротъ какой! Давно ли мы съ вами сидѣли безъ гроша денегъ и были счастливы, что въ намъ ѣздитъ такая важная птица, какъ господинъ адьютантъ принца. A теперь не нынѣ завтра къ намъ явится съ визитомъ, пожалуй… самъ императоръ.

— Что-жъ, можетъ-быть! отозвалась Маргарита. — Одно скверно, Лотхенъ, что я заразъ за нѣсколькими зайцами гонюсь и, пожалуй, всѣхъ упущу.

«Самый-то дрянной пойманъ!» подумала Лотхенъ про себя и сказала:

— Да, ужь дѣдушку, кажется, упустили. Въ послѣдній разъ, что вы не приняли его, на немъ лица не было отъ злости. Почему онъ озлился, я даже не поняла.

Около двухъ часовъ Маргарита выѣхала въ гости въ прусскому посланнику.

Въ этотъ день у него былъ завтракъ. Государь обѣщался быть, и Гольцъ предупредилъ его, что, за неимѣніемъ жены, онъ просилъ одну изъ самыхъ красивыхъ женщинъ столицы быть у него хозяйкой на этотъ день.

Государь не догадался, что это будетъ Маргарита, которая начинала сильно ему нравиться, или забылъ все, о чемъ Гольцъ намекалъ ему. Онъ пріѣхалъ къ барону съ дядей и съ цѣлой свитой.

Послѣ оживленнаго завтрака, продолжавшагося очень долго, Маргарита храбро взялась за дѣло. Она завела съ государемъ споръ о статуѣ, бывшей въ дальней гостиной, и тотчасъ же предложила идти въ эту гостиную. Но тамъ они и остались, и она разсказала ему все, даже подозрѣніе Гольца, и просила пощады невинному семейству.

Черезъ полчаса послѣ этого государь вернулся въ столовую, гдѣ весело бесѣдовали гости, и, слегка румяный, крикнулъ Гудовичу:

— Это что у тебя завелось въ канцеляріи? Грабежъ! Клеветы! Шемякинъ судъ! Кто это у тебя вздумалъ невинныхъ хватать и судить?

Гудовичъ, слегка измѣнившись въ лицѣ, вымолвилъ;

— Я не понимаю, ваше величество.

— Вы, господинъ Шемякинъ, арестовали семью, какъ тамъ… Подушкиныхъ…

— Тюфякиныхъ, подсказалъ Гудовичъ.

— Ну, да! Затѣмъ, чтобы сослать ихъ, а вотчины описать и у меня въ награду, себѣ выпросить! Такъ я васъ!.. Васъ всѣхъ сошлю! Васъ!!

— Ваше величество! вспыхнулъ Гудовичъ. — Этого упрека я, кажется, не заслужилъ.

— Ну, такъ пошелъ, скачи сейчасъ, и чтобы черезъ полчаса онѣ были на свободѣ! крикнулъ Петръ Ѳедоровичъ визгливо.

— Довольны-ли вы, графиня? обернулся онъ затѣмъ къ Маргаритѣ.

Графиня низко поклонилась и невольно взглянула въ лицо проходившаго мимо Гудовича. Государь быстро отошелъ отъ нея къ Жоржу, а Гудовичъ вдругъ пріостановился около красавицы и выговорилъ злобнымъ шепотомъ:

— Клеветать на себя, чернить мое честное имя, я никому не позволю, а въ особенности всякой иноземкѣ! Всякой прохвосткѣ!..

— Господинъ Гудовичъ! воскликнула, вспыхнувшая отъ стыда, Маргарита. — Благовоспитанный человѣкъ не оскорбляетъ… но отъ волненія она не могла договорить.

— Я знаю, куда вы мѣтите! внѣ себя, злобно продолжалъ Гудовичъ:- но я вамъ говорю, не попадете! A попадете вы ко мнѣ въ канцелярію! И я обѣщаюсь вамъ, что я васъ, иноземную путешественницу, здорово отодравъ розгами, отправлю опять путешествовать, только не въ Европу, а въ Пелымь… Каналья эдакая!.. прошипѣлъ Гудовичъ, блѣднѣя отъ гнѣва.

Маргарита вспыхнула и схватилась за голову, затыкая уши. Всѣ обернулись. Гольцъ, а затѣмъ и Государь съ дядей быстро подошли, спрашивая, что съ ней.

Маргарита не могла выговорить ни слова. Гудовичъ, взявъ шляпу, исчезъ изъ комнаты въ одно мгновеніе.

— Что съ вами? уже третій разъ спрашивалъ государь.

Маргарита, прійдя въ себя, рѣшила не говорить теперь ничего.

— Гудовичъ васъ удивилъ чѣмъ-нибудь? спросилъ Гольцъ.

— Да, удивилъ!.. прошептала Маргарита. — Но я не скажу чѣмъ… Теперь не скажу, ваше величество. Но послѣ, скоро… обѣщаюсь вамъ все сказать… Да, удивилъ! Хотя здѣсь въ Петербургѣ, т. е. въ Россіи — это дѣло обыкновенное, простое… Только со мной еще этого не бывало!.. говорила Маргарита, все еще пунцовая.

Гольцъ вдругъ догадался.

— Графиня! Я знаю… Я понялъ. Мы это обсудимъ съ вами… Вашъ мужъ при смерти… Я попрошу его передать мнѣ свои права.

Государь стоялъ, открывъ ротъ, и ничего не понималъ.

— Скажите, въ чемъ дѣло?

— Послѣ! Послѣ! воскликнулъ Гольцъ за графиню. — Пойдемте… Выпьемъ венгерскаго за царя Соломона и всѣхъ справедливыхъ царей!.. воскликнулъ онъ, шутя.

Графиня вернулась отъ посла поздно вечеромъ, но довольная, веселая, счастливая… Счастливѣе, чѣмъ когда-либо.

Она нашла у себя Шепелева. Онъ дожидался ее, чтобы сказать, что княжны съ теткой уже освобождены. Онъ хотѣлъ остаться до полуночи и далѣе. Но Маргарита объявила ему что падаетъ отъ усталости и хочетъ тотчасъ лечь спать! А, между тѣмъ, глаза ея далеко были не сонные, а блестящіе, искрящіеся.

Шепелевъ печально поцѣловалъ ея руки и вышелъ изъ дома будто съ тяжелымъ камнемъ на сердцѣ.

Въ половинѣ мая въ тѣсномъ кружкѣ приближенныхъ къ государю лицъ было нѣчто новое. Всѣ они были нѣсколько смущены. Даже Жоржъ, сидя дома по цѣлымъ днямъ, волновался и все совѣтовался съ женой, какъ поступить въ трудныхъ и непредвидѣнныхъ обстоятельствахъ.

Гольцъ, въ виду этой новости, работалъ неутомимо, рѣже бывалъ у Маргариты, и по два курьера въ недѣлю сказали съ его депешами изъ Петербурга въ Магдебургъ, гдѣ находился Фридрихъ.

Государь Петръ Ѳедоровичъ за всю свою жизнь, а затѣмъ и за свое пятимѣсячное царствованіе переходилъ изъ-подъ одного вліянія подъ другое. Теперь онъ вдругъ оказался упрямо самостоятеленъ, и затѣя громадная по своимъ размѣрамъ и послѣдствіямъ глубоко запала ему въ душу, будто застряла въ головѣ. Онъ ни о чемъ болѣе не думалъ и не говорилъ, какъ объ этой смутившей все и всѣхъ чудовищной затѣѣ.

Онъ увѣрялъ всѣхъ, что это было всегда его заповѣдной мечтой, что онъ мечталъ объ этомъ, когда еще былъ ребенкомъ въ Килѣ, мечталъ, когда былъ наслѣдникомъ русскаго престола, за все двадцатилѣтнее царствованіе своей тетки и, наконецъ, что онъ давно твердо рѣшилъ, хотя никому объ этомъ не сообщалъ, привести въ исполненіе это давнишнее намѣреніе, при первой возможности. Теперь послѣ подписанія мирнаго трактата съ Фридрихомъ, по его мнѣнію, насталъ часъ исполнить это завѣтное желаніе, удовлетворить и отдаться давнишнему заповѣданному чувству.

Эта затѣя, эта мечта, это заповѣдное чувство, внезапное признаніе въ которомъ, смутило всѣхъ, даже Гольца, и затѣмъ смутило несказанно самого Фридриха… было не что иное, какъ война съ Даніей! За Шлезвигъ! Государь былъ искрененъ отчасти. Дѣйствительно, въ Голштиніи испоконъ вѣка глядѣли завистливымъ окомъ на Шлезвигъ. Будучи наслѣдникомъ, Петру Ѳедоровичу, конечно, изрѣдка случалось тоже мечтать о завоеваніи Шлезвига. Вступивъ на русскій престолъ, онъ вспомнилъ объ этомъ и рѣшилъ когда-нибудь, воспользовавшись какими-нибудь смутами на политическомъ горизонтѣ, добыть этотъ Шлезвигъ. Но почему вдругъ теперь собрался онъ внезапно на этотъ подвигъ, какимъ образомъ рѣшилъ онъ вдругъ немедленно приступитъ тотчасъ же къ этому дѣлу и вдобавокъ съ такой легкостью, какъ будто дѣло шло не о войнѣ, а о прогулкѣ, никто изъ фаворитовъ ни догадаться, ни понять не могъ.

Черезъ день или два послѣ празднованія во дворцѣ по поводу мира съ Пруссіей, государю стало какъ-то особенно скучно. Съ первыхъ дней царствованія онъ былъ занятъ смотрами, экзерциціей, новыми мундирами, переѣздомъ въ новый дворецъ и, наконецъ, заключеніемъ трактата съ Фридрихомъ. Теперь, вдругъ, мысленно оглядѣвшись кругомъ себя, онъ увидѣлъ, что многія мудреныя задачи достигнуты, исполнены… и дѣлать больше нечего!