— Зачѣмъ же правила сіи нужны, ваше величество, если офицеру на войнѣ они не пригодны?

— Котцау сейчасъ могъ тебя убить сто разъ, однако только посѣкъ! воскликнулъ государь и хотѣлъ что-то еще сказать, но запнулся.

Жоржъ что-то такое бормоталъ около него по-нѣмецки, какъ будто успокоивая…

Гольцъ былъ уже около Котцау и спрашивалъ, какъ онъ себя чувствуетъ. Фехтмейстеръ, улыбаясь, старался казаться спокойнымъ и вымолвилъ по-нѣмецки, презрительно мотнувъ головой на лейбъ-компанца, происхожденіе котораго давно зналъ онъ:

— Онъ вѣрно смолоду привыкъ дубиной драться, а не шпагой. Впрочемъ, я самъ виноватъ.

Вѣроятно, подъ вліяніемъ тѣхъ словъ, которыя прошепталъ принцъ Жоржъ, государь повернулся ко всѣмъ спиной, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, потомъ снова обернулся къ офицерамъ и произнесъ:

— Ну, учитесь. Надѣюсь, что черезъ нѣсколько времени всѣ будутъ умѣть.

Государь со свитой направился къ дверямъ манежа. Вкругъ Квасова и Котцау оставались только одни офицеры. Квасовъ, все еще слегка взволнованный, но довольный, обратился къ Пассеку, говорившему по-нѣмецки, и вымолвилъ:

— Скажите ему, Петръ Богдановичъ, что я у него прощенія прошу, что ударилъ его по больному мѣсту. Виноватъ, совсѣмъ объ этомъ забылъ!

— Какое больное мѣсто? отозвался Пассекъ.

Видя на лицахъ ближайшихъ офицеровъ, что они тоже не понимаютъ его словъ, Квасовъ прибавилъ:

— A по тому мѣсту, гдѣ голубушка Орловская кострюлька сидѣла.

Разумѣется, смѣхъ пошелъ въ толпѣ офицеровъ, и перевести словъ, конечно, никто не взялся, тѣмъ болѣе, что Котцау уже двинулся одѣваться и уѣзжать.

На этотъ разъ съ десятокъ гвардейцевъ разныхъ чиновъ, отъ бригадира до сержанта, вернувшись домой, или отправившись въ гости, волновались до ночи.

На другой же день по странной случайности, если только это была случайность, братья Орловы побывали въ гостяхъ и у Бибикова, и у Талызина, и у Пушкина, и у всѣхъ тѣхъ, которымъ не повезло наканунѣ. И черезъ нѣсколько дней эти офицеры уже особенно подружились съ Орловыми, стали часто бывать у нихъ, очевидно примкнувъ къ ихъ кружку.

Алексѣй Орловъ явился въ вечеру и у героя дня, матераго Акима Акимыча, у котораго прежде никогда не бывалъ, хотя былъ въ одномъ полку.

— Молодца, Акимъ Акимычъ! воскликнулъ онъ, входя въ маленькую квартиру Квасова. — Нарочно пришелъ поздравить и поблагодарить, какъ ловко отпотчивали вы бранденбуржца. Сказываетъ государь: не по правиламъ. Можетъ быть, не по-нѣмецки, а по-россійски. Можетъ быть, не искуссно, не умно, да здорово.

И Алексѣй Орловъ, хотя не любилъ Квасова, но ласково и любезно старался польстить лейбъ-компанцу. Но Акимъ Акимычъ мрачно бурчалъ на всѣ его любезности, косо взглядывалъ на него и только объяснилъ:

— Какъ съумѣлъ. A тамъ коли не по правиламъ, такъ вѣдь я въ фехтѣмастеры и не лѣзу! Я просто офицеръ россійскій, да еще изъ мужиковъ. Чѣмъ богаты, тѣмъ и рады… по-нѣмцевымъ башкамъ щолкать.

— Во истину такъ! весело и искренно расхохотался шуткѣ Орловъ. — Чѣмъ можемъ, тѣмъ и рады… только бы по нимъ!..

Не смотря на недовольный, почти невѣжливый и мрачный пріемъ Квасова, Орловъ рѣшился закончить бесѣду тѣми словами, ради которыхъ пришелъ:

— A вы, любезнѣйшій Акимъ Акимычъ, загляните къ намъ когда-нибудь, къ брату. Милости просимъ. Мы народъ простой веселый, вамъ у насъ полюбится.

— Нѣту, Алексѣй Григорьичъ, вдругъ мотнулъ головой Квасовъ и съ присвистомъ нюхнулъ изъ тавлинки. — Нѣту, не пойду, извини.

И Квасовъ, держа въ рукѣ тавлинку, прихлопнулъ крышку другой рукой.

— Я, государь мой, вамъ вѣдомо, что за человѣкъ. Мы, лейбъ-компанія, вамъ господамъ Орловымъ, Всеволожскимъ, Чертковымъ да Барятинскимъ не компанія! Хоть многіе изъ нашихъ нынѣ помѣщики, по милости Лизаветъ Петровны, — упокой ее Господи въ селеніяхъ праведныхъ, — многіе возмечтали о себѣ, что они и впрямь дворяне. Ежедневно, воли не еженочно, доказываютъ они теперь свое дворянское происхожденіе на разныхъ мѣстахъ своихъ новыхъ подаренныхъ рабовъ. То и дѣло, какъ вамъ вѣдомо, въ палатахъ производятся разбирательства о томъ, какъ лейбъ-компанецъ задралъ, да заколотилъ, да замучилъ то рабу, то раба крѣпостнаго. Что дѣлать? Внови. И хочется мужику надъ своимъ братомъ мужикомъ потѣшиться; иной свои старыя колотушки на другомъ отколачивдетъ… Ну, вотъ вы, столбовые, отъ нашего брата и сторонитесь, и хорошо дѣлаете. Я какъ вамъ вѣдомо, получилъ тоже двѣсти душъ, но продалъ ихъ и счелъ, что не къ лицу. Такъ вотъ-съ, очень вамъ благодаренъ за приглашеніе, но не пойду. Я, вамъ не камрадъ и не компанія. A вотъ дѣтки наши да внучки, ну тѣ будутъ не хуже васъ столбовыхъ, воли не лучше. Такъ-то-съ!

Алексѣй Орловъ, выслушавъ длинную рѣчь или, какъ называли въ гвардіи, «отповѣдь» лейбъ-компанца, поднялся и, внутренно посылая въ чорту Квасова, подумалъ:

«И безъ тебя найдутся!»

Однако, въ сущности Орловъ сожалѣлъ о неудачѣ.

За послѣднее время всѣ три брата старались побольше сходиться именно съ лучшими и главными участниками переворота въ пользу покойной государыни, которыхъ въ Петербургѣ на лицо уже оставалось очень мало. Большая часть жила въ новыхъ своихъ пожалованныхъ помѣстьяхъ, другіе умерли, третьи вели себя отчаянно и были подъ судомъ за всякаго рода дикіе проступки и преступленія.

Государь, между тѣмъ, выѣхалъ изъ манежа нѣсколько не въ духѣ, но дорогой, вспоминая съ Гольцемъ и Жоржемъ нѣкоторые случаи фехтованія, снова развеселился.

Когда всѣ остановились передъ маленькой церковью Сампсонія, духовенство съ первенствующимъ членомъ синода, Сѣченовымъ, встрѣтило государя на паперти. Уже часовъ шесть дожидалось оно его пріѣзда.

Государь со свитой вошелъ въ старинную церковь, довольно простенькую и очень бѣдную на видъ. Сѣченовъ съ этой цѣлью именно и просилъ государя пріѣхать, чтобы взглянуть и своими глазами убѣдиться, въ чемъ нуждается знаменитая церковь, построенная великимъ Петромъ Алексѣевичемъ въ память боя подъ Полтавой.

Сѣченовъ тотчасъ же спросилъ что-то тихо у Корфа, полицмейстеръ обернулся къ государю съ вопросомъ, не прикажетъ ли онъ молебенъ.

— Что? Нѣтъ. Когда же теперь! И государь, обернувшись къ Сѣченову, прибавилъ:

— Нѣтъ, спасибо. Не время. Да и потомъ, вы знаете, я вѣдь этого всего не люблю. Вѣдь это все притворство и комедіанство одно… Вотъ императрица — другое дѣло: если бы моя «Алексѣевна» сюда пріѣхала, то, чтобы васъ всѣхъ размаслить, она бы вамъ три молебна заказала.

И Петръ Ѳедоровичъ началъ добродушно смѣяться.

Въ церкви, гдѣ давно ожидали пріѣзда государя, было нѣсколько семействъ изъ общества, былъ и простой народъ, хотя очень мало.

Въ ту минуту, когда государь хотѣлъ пройти въ алтарь, нѣсколько десятковъ человѣкъ, стоявшихъ вдоль стѣны, потѣснились. Вдругъ раздался легкій трескъ и что-то такое странно застучало по полу, трелью огласивъ церковь, точно будто градомъ или горохомъ посыпало по полу.

— Что такое? воскликнулъ Петръ Ѳедоровичъ и въ сопровожденіи всѣхъ онъ вернулся къ мѣсту происшествія.

Оказалось простое дѣло. Во всѣхъ петербургскихъ церквахъ, какъ и по всей Россіи, было всегда вдоль стѣнъ устроено нѣчто на подобіе полочекъ. Эти длинныя полки въ нѣсколько рядовъ явились вслѣдствіе необходимости; на нимъ помѣщались рядами постоянно и щедро жертвуемыя въ церкви иконы всѣхъ сортовъ и величинъ, отъ самаго плохого и маленькаго образа и до аршиннаго. И всегда церковь по стѣнамъ была переполнена подобнаго рода полочками съ образами. Толпа, вдругъ двинувшаяся, затѣснила добролицаго мужика Сеню, а онъ пришелъ именно затѣмъ, что хотѣлъ поближе да получше разглядѣть батюшку-государя Петра Ѳедоровича. Сеня догадался, какъ горю пособить, ухватился за верхнюю полку и хотѣлъ подтянуться на рукахъ, чтобы черезъ толпу глянуть на царя. Но мужикъ былъ дородный, безъ малаго пяти пудовъ вѣсу. Полка не выдержала… Все грянулось объ полъ и иконы угодниковъ Божіихъ попадали, будто горохомъ посыпая по полу.