— Перваго, — Орлова, Григорья! слышится голосъ. — Съ него начинать.

— Ну, что жъ! восклицаетъ онъ. — Спасибо за честь! Коли всѣмъ класть головы, такъ ужь, конечно, мнѣ первому. Я же и погубилъ всѣхъ своимъ малодушествомъ. Простите братцы. Прощайте. Будь проклятъ Тепловъ! Благослови Господь ее, государыню, ни въ чемъ неповинную! Она и не помышляла о томъ, что мы творить хотѣли. Ну, рубите, что ль скорѣй! Куда класть башку-то! Эй, палачъ, укажи, гдѣ класть. Одолжи разокъ, въ другой разъ самъ буду знать! шутитъ Григорій, а на глазахъ слезы…

Но чьи-то руки уже хватаютъ его за плечи. Палачъ знаетъ свое дѣло. Ишь какъ ухватилъ! Того гляди плечо вывернетъ…

— Да вставай же. Ну! кричитъ палачъ и пуще ухватилъ и тянетъ.

— Вставай! Государь простилъ! говоритъ палачъ.

Нѣтъ, это не палачъ, это онъ самъ себѣ говоритъ. Площадь дрогнула, заколебалась вся и пошла какимъ-то страннымъ круговоротомъ. Люди, телѣжки, дома, небо, все завертѣлось! И сразу стало свѣтло! Прямо предъ глазами круглая, ясная луна, будто кружекъ серебристаго льда. A надъ нимъ нагнувшійся братъ Алеханъ.

— Ну, заспался, братъ. Насилу растолкалъ! Да еще бормочешь: государь простилъ! Аль Котцау во снѣ опять билъ?

Григорій Орловъ протеръ глаза, глубоко вздохнулъ и оглядѣлся дико кругомъ.

— Что это? Гдѣ? Что? Палачъ! Умирать… Ну…

— Что ты! Типунъ тебѣ на языкъ! Экія слова на всю улицу орешь… воскликнулъ Алексѣй. — Вставай! Всѣ ужь пошли… Вонъ ужь гдѣ….

— Господи! Сонъ! Привидѣлось! И Григорій вскочилъ на ноги. — Привидѣлось! Алеханъ! Алеханъ!!.

И онъ такъ бросился на шею къ брату, что лодка покачнулась.

— Что ты! Ошалѣлъ что ли? Чего цѣлуешься?

— Господи помилуй и сохрани! Господи помилуй! началъ креститься Григорій и затѣмъ, радостно ахнувъ, выскочилъ на берегъ и запрыгалъ, какъ мальчуганъ.

Алексѣй, недоумѣвая, вылѣзъ изъ лодки за братомъ и выговорилъ:

— Аль сонъ какой поганый?..

— Ахъ, что я видѣлъ! Алеханушка, что я видѣлъ! Что я видѣлъ!..

— Чорта что ли? нетерпѣливо вскрикнулъ Алексѣй.

— Ой хуже… Охъ, Господи помилуй! Да вѣдь какъ живо-то! Какъ живо! Господи!..

И Григорій началъ снова креститься, но вдругъ остановился… И взбѣсился.

— Тьфу!.. Даже зло беретъ! отчаянно воскликнулъ онъ.

КОНЕЦЪ ВТОРОЙ ЧАСТИ.

Прошло двѣ недѣли послѣ маскарада у Гольца, а много воды утекло.

Кружокъ братьевъ Орловыхъ увеличивался не по днямъ, а по часамъ. Наконецъ, квартира Григорія Орлова уже не могла вмѣстить всѣхъ лицъ, которыя собирались по утрамъ, иногда поздно вечеромъ и далеко за полночь. Приходилось подумать о другомъ мѣстѣ для собраній. Неизвѣстно, долго-ли Орловы прособирались бы найдти новое помѣщеніе, если бы осторожный Тепловъ не взялся за дѣло самъ.

За послѣднее время стали появляться въ квартирѣ Орловыхъ личности, которыхъ они не приглашали, и которыя сами навязывались въ дружбу. При этихъ личностяхъ, за которыхъ ни одинъ изъ братьевъ не могъ отвѣчать, приходилось, конечно, осторожно молчать или просто играть въ карты.

Одинъ изъ этихъ незваныхъ гостей, особенно навязчиво пристававшій къ Орловымъ повсюду, гдѣ встрѣчалъ ихъ, и раза два уже явившійся на ихъ сборища, былъ пріятель Фленсбурга, членъ кружка Гудовича — Будбергъ. Первый, сообразившій въ чемъ дѣло, былъ, конечно, Тепловъ.

— За нами начали присматривать, — объявилъ онъ, — Будбергъ таскается не спроста.

И Тепловъ отгадалъ вѣрно.

До принца Жоржа съ одной стороны, до Гудовича съ другой дошли положительные слухи, что въ квартирѣ Григорія Орлова, гдѣ прежде бывали только кутежи и картежная игра, теперь собирается много народа уже не для вина и картъ, а для бесѣдъ о разныхъ государственныхъ вопросахъ. Конечно, ни принцу, ни начальнику тайной канцеляріи, лѣнивому Гудовичу, не могла и на умъ придти та причина, которая руководила сборищемъ Орловыхъ. Если-бы кто-либо сказалъ, что тамъ замышляется государственный переворотъ, то, конечно, каждый изъ «голштинцевъ», т. е. приверженцевъ императора, похохоталъ бы до слезъ надъ такой глупостью.

Единственный человѣкъ, который отнесся къ извѣстію объ этихъ сборищахъ серьезно, былъ Фленсбургъ, и онъ отрядилъ къ Орловымъ своего пріятеля Будберга съ просьбой поразнюхать, что тамъ творится.

Причина, руководившая Фленсбургомъ, была личная. Онъ искалъ теперь повсюду кругомъ себя средство какъ-нибудь отличиться въ глазахъ государя. За послѣднее время личныя дѣла Фленсбурга шли скверно. Фортуна отвернулась отъ него; графиня Маргарита почти перестала его принимать и обращалась съ нимъ сухо и рѣзко; а между тѣмъ Фленсбургъ былъ влюбленъ въ нее еще болѣе прежняго и болѣе чѣмъ когда-либо ревновалъ ее ко всѣмъ, и къ доктору Вурму, и къ старому Скабронскому, и къ самому Гольцу, и, наконецъ, за послѣдніе дни ревновалъ болѣе всего къ мальчишкѣ, котораго Маргарита съ дѣйствительно невѣроятною ловкостью сдѣлала въ одинъ мѣсяцъ изъ рядового офицеромъ.

Что касается Шепелева, то Фленсбургъ имѣлъ право ревновать къ нему графиню на основаніи того, что слышалъ и видѣлъ собственными глазами. Помимо неудачи въ своихъ сердечныхъ дѣлахъ, Фленсбургъ пересталъ быть тѣмъ, чѣмъ былъ еще недавно, — хотя и тайнымъ, случайнымъ, но все-таки самымъ вліятельнымъ лицомъ въ Петербургѣ. Еще недавно онъ имѣлъ полное вліяніе надъ принцемъ Жоржемъ, который, въ свою очередь, имѣлъ вліяніе надъ племянникомъ, т. е. надъ государемъ. Теперь принцъ точно также любилъ своего фаворита и переводчика, но самъ не пользовался прежнимъ значеніемъ при государѣ. Принцъ, а слѣдовательно и Фленсбургь били побѣждены и уничтожены человѣкомъ, который обращался съ ними крайне любезно и мило.

Этотъ побѣдитель, захватившій теперь въ свои руки чуть не всю Россію, по крайней мѣрѣ судьбы Россіи, былъ, конечно, прусскій посолъ. Первый же другъ Гольца въ Петербургѣ была теперь графиня Скабронская. И влюбленный, ревнующій Фленсбургь ясно предвидѣлъ, къ чему приведетъ вскорѣ дружба Гольца съ государемъ и съ красавицей иноземкой. Фленсбургъ не сомнѣвался въ скоромъ возвышеніи графини Скабронской, если только она не испортитъ все дѣло своимъ неосторожнымъ поведеніемъ. Онъ не сомнѣвался тоже, что первый человѣкъ въ Петербургѣ, который при этомъ пострадаетъ, будетъ, конечно, онъ. Вдобавокъ одинъ изъ голштинскихъ офицеровъ, бывшій въ маскарадѣ Гольца, слышалъ ясно, какъ пріятельница Маргариты и всеобщая незнакомка «Ночь» просила государя о высылкѣ Фленсбурга.

И вотъ честолюбивый шлезвигскій дворянинъ стадъ мечтать теперь о томъ чтобы помимо принца какъ-нибудь приблизиться съ государю. Прежде всего онъ сталъ ухаживать за Гудовичемъ болѣе чѣмъ когда-либо и собирался, бросивъ мѣсто адьютанта ничего незначущаго теперь Жоржа. поступить членомъ въ канцелярію для разбора тайныхъ дѣлъ. Онъ уже намекалъ объ этомъ Гудовичу, обѣщая работать день и ночь, что, конечно, лѣнивому Гудовичу было на руку, и тотъ обѣщалъ ему поговорить объ этомъ съ государемъ.

Одновременно съ этимъ Фленсбургъ сталъ присматривать за кружкомъ Орловыхъ. Какъ умный и тонкій человѣкъ, онъ рѣшился слѣдить за ними какъ можно осторожнѣе и накрыть только тогда, когда время приспѣетъ и ему можно будетъ блистательно отличиться и сразу сдѣлаться близкимъ человѣкомъ къ государю. И вотъ тогда-то, видая государя часто, онъ помѣряется силами съ Гольцемъ и съ отвергнувшей его красавицей. Силенъ Гольцъ, красива Маргарита, но Фленсбургь не сомнѣвался въ побѣдѣ. Надъ Гольцемъ онъ имѣлъ то преимущество, что зналъ страну ближе и говорилъ по-русски, надъ Маргаритой же въ томъ, что зналъ за ней кое-что, могущее, въ случаѣ нужды, погубить ее въ глазахъ государя.

Впрочемъ, первая попытка Фленсбурга слѣдить за Орловыми не удалась. Послѣ двухъ или трехъ назойливыхъ посѣщеній Будберга сборища въ квартирѣ превратились. И не смотря на всѣ свои старанія и даже не смотря на наемныхъ солдатъ изъ голштинскаго войска, говорящихъ по русски, Фленсбургъ не могъ узнать, продолжаются-ли гдѣ-нибудь сборища. Говорить же объ этомъ онъ никому не хотѣлъ, даже принцу Жоржу ни слова ни разу не сказалъ о своемъ новомъ занятіи, потому что ему хотѣлось вести дѣло одному, и, накрывъ подозрительныхъ людей, присвоить себѣ всю честь великаго дѣла.