— Маргарита, прійди въ себя, мнѣ надо скорѣе уходить!

Она подняла на него задумчивые глаза и, очевидно, не понимала словъ. Три раза повторялъ онъ ей то же самое.

— Что?! Нѣтъ! Нѣтъ! Ни за что!! вдругъ воскликнула Маргарита и схватилась за него изъ всѣхъ силъ. — Нѣтъ, нѣтъ, не пущу! Оставайся здѣсь. Я… я боюсь!.. Я боюсь…

— Господь съ тобой! Что ты?! Какъ не стыдно… изумился юноша.

Но, не смотря на всѣ увѣренія Шепелева, что ему невозможно оставаться, что на зарѣ подымется въ домѣ сумятица и весь день будутъ появляться знакомые. Маргарита не слушала и повторяла:

— Ни за что! Я боюсь!

Когда онъ, освободясь на мгновеніе, двинулся къ дверямъ, она кинулась за нимъ и страшно закричала… Съ нервной, невѣроятной въ ней силой, оттащивъ его отъ дверей, она бросилась снова къ двери и заперла ее на ключъ, также быстро и ловко, какъ когда-то, будучи «Ночью» сдѣлала это въ маскарадѣ прусскаго посла.

— Что ты дѣлаешь! съ отчаяніемъ воскликнулъ Шепелевъ и невольно вспомнилъ уборную дома Гольца. — Выпусти меня!

Но она не слушала и только повторяла!

— Я не могу одна остаться, я боюсь! Ты будешь здѣсь теперь на долго, на недѣлю, на двѣ, все равно…

Все, что предвидѣлъ Шепелевъ, то и случилось. Чуть свѣтъ началась въ домѣ полная сумятица. Люди постоянно вызывали барыню для разныхъ распоряженій и, наконецъ, безъ ея вѣдома, по приказанію Эдуарда, дали ранехонько знать Іоанну Іоанновичу о смерти внука.

Когда прошло часа три, послѣ перваго мгновенія страха и трепета, Маргарита сидѣла въ своей временной спальнѣ, нѣсколько успокоившись. Она даже согласилась отпустить Шепелева до ночи, выбравъ удобную для этого минуту, чтобы его не видалъ разный чужой людъ, шнырявшій на подъѣздѣ и по передней. Но въ эту минуту въ дверь ея постучался кто-то и позвалъ ее… Маргарита обмерла, узнавъ голосъ дѣда! И во второй разъ перепугалась и смутилась она, точно такъ же, какъ отъ извѣстія, принесеннаго ночью Эдуардомъ.

— Ну, вотъ и поздравляю! отчаянно прошепталъ Шепелевъ, узнавъ тоже голосъ старика.

Приходилось скорѣе прятаться въ шкафъ. Злобный, взбѣшенный влѣзъ онъ туда…

Маргарита поневолѣ тотчасъ отворила дверь и впустила старика-дѣда.

Іоаннъ Іоанновичъ былъ бодръ, веселъ и румянъ, все лицо его улыбалось.

— Ну, что-жъ! Поздравляю, красавица! Теперь совсѣмъ овдовѣла, лучше чѣмъ на половину-то вдовой быть.

Но старикъ вдругъ смолкъ, и лицо его вытянулось отъ удивленія. Онъ ожидалъ встрѣтить такую же веселую женщину, какъ и онъ самъ былъ веселъ и доволенъ, а вмѣсто этого нашелъ теперь блѣдную, встревоженную и смущенную женщину.

Помолчавъ немного, онъ выговорилъ:

— Охъ, бабы-то, глупы! На бабу и самъ Господь не потрафитъ! Ей-Богу! Что же теперь плакать что-ли учнешь, убиваться, причитать, да завывать… Ахъ, прихотницы вы! Самъ чортъ васъ не разберетъ, чего вы хотите. Старикъ махнулъ рукой на внучку и, помолчавъ, прибавилъ.

— Ну, пойду на верхъ, погляжу на «пути-фица». Не долго онъ по свѣту нашпацировалъ, какъ нѣмцы сказываютъ. Всего кажись двадцать шесть годиковъ шпациръ-то продолжался.

Іоаннъ Іоанновичъ двинулся было къ дверямъ, но обернулся и прибавилъ, будто въ укоръ Маргаритѣ:

— Вотъ, ка-бы я тогда въ этранже не пустилъ его, такъ поди-ка теперь бы живъ еще былъ.

Маргарита не слушала и выжидала; въ ту минуту, когда Іоаннъ Іоанновичъ былъ въ передней, она бѣгомъ бросилась къ шкафу, чтобы быть наготовѣ и успѣть, когда дѣдъ подымется на верхъ, мгновенно выпустить Шепелева. Но вдругъ на лѣстницѣ дома раздались тяжелые шаги и возня нѣсколькихъ человѣкъ. Эти звуки Маргаритѣ напомнили что-то знакомое. Точь въ точь такой же шумъ раздавался въ домѣ, когда ея большую голубую кровать спускали сюда съ верху. Она недоумѣвала и, робѣя, вернулась къ дверямъ. Сначала она глядѣла, ничего не понимая, но вдругъ ахнула! Устремивъ глаза черезъ анфиладу комнатъ, черезъ всѣ отворенныя настежь двери, она увидѣла дѣда, который стоялъ передъ лѣстницей, потомъ попятился и, глядя на верхъ, перекрeстился!

Не прошло нѣсколькихъ мгновеній, какъ Іоаннъ Іоанновичъ воротился назадъ, а вслѣдъ за нимъ нѣсколько человѣкъ тащили что-то въ бѣлой простынѣ.

Маргарита вскрикнула и отскочила отъ дверей къ окну. Въ этомъ крикѣ сказалось многое. Много различныхъ чувствъ шевельнулось въ ней. Но боязнь близости этого мертвеца была заглушена боязнью за невѣроятное стеченіе обстоятельствъ; она испугалась срама, позора и такой огласки, которая погубитъ все. Всѣ ея надежды и мечты разлетятся въ прахъ! Маргаритѣ и на умъ не приходило, что кто-то помимо ея води распоряжается въ домѣ. Въ ея смущенія ей казалось, что ее губить невидимая рука, рука карающаго провидѣнія или мстящая рука усопшаго.

Но черезъ нѣсколько секундъ она могла догадаться, наконецъ, кто распорядился всѣмъ и поставилъ ее въ невозможное положеніе. Въ комнату вошелъ Эдуардъ съ той же демонской усмѣшкою на лицѣ и выговорилъ графинѣ:

— Такъ какъ эта комната самая большая и самая приличная, то надобно покойника положить здѣсь, на постели, покуда мы не устроимъ столъ, а затѣмъ мы постель вынесемъ. Появившійся за Эдуардомъ Іоаннъ Іоанновичъ понялъ въ чемъ дѣло и подтвердилъ то же.

— Разумѣется! Народъ будетъ. Толчея будетъ. Здороваго всѣ забыли, а теперь всѣ эти шатуны въ мертвому такъ и полѣзутъ, какъ мухи на медъ. Случая пошататься нельзя упустить! Да! Такъ! Такъ! Французъ! Же ву при! Молодецъ! Комca! Комса! И въ этой даже комнатѣ на силу умѣстятся всѣ шатуны.

Маргарита, быть можетъ, въ первый разъ въ жизни, потерялась совершенно. Она стояла у окна, опершись рукой на подоконникъ, чувствуя, что ноги ея подкашиваются, и не могла выговорить ни слова. Она понимала, что это Эдуардъ, вѣрный слуга, мститъ ей за любимаго барина, но дѣлать было нечего… Она была безоружна.

И черезъ часъ въ этой красивой комнатѣ съ куполомъ и великолѣпной мебелью, на большомъ устроенномъ столѣ, уже лежалъ покойникъ, устанавливались подсвѣчники и свѣчи, а большая кровать была уже разобрана и вынесена; всѣ лишнія вещи, туалетъ ея, мелочи разныя…. все было убрано…. A шкафъ остался! Люди взялись было и за него… Дѣдъ приказалъ. Но Эдуардъ остановилъ людей и упорно настоялъ оставить шкафъ!.. Этотъ Эдуардъ распоряжался всѣмъ такъ хладнокровно, спокойно, но твердо и самоувѣренно, что никто и не вздумалъ ему прекословить. Приказавъ не трогать шкафъ, Эдуардъ только взялъ три кресла и приставилъ ихъ къ дверцамъ, а ключъ вынулъ и положилъ въ карманъ. При этомъ движеніи лакея, Маргарита отъ злобы сразу пришла въ себя. Она сѣла у окна, отвѣчала дѣду сдержанно и холодно на всякіе его распросы и слѣдила за разными незнакомыми людьми, которые хлопотали вкругъ покойника. Она глядѣла, какъ дьячокъ пристраивался съ аналоемъ, глядѣла, какъ толстый мѣщанинъ съ черной бородой протягивалъ вдоль лежащаго на столѣ какую-то веревочку и завязывалъ узелки, но однако не догадалась, что это былъ гробовщикъ, снимавшій мѣрку. Только объ одномъ думала Маргарита: какъ освободить любовника и спастись отъ позора?

«Вотъ наказаніе! повторялось у ней гдѣ-то на сердцѣ безъ конца. Огласка! И притомъ самая страшная, самая невѣроятная! Когда будутъ объ этомъ говорить, то никто вѣрить не будетъ. Все это случилось само собой. И какъ просто случилось! Да, это онъ мститъ мнѣ чрезъ Эдуарда». Въ комнату вошли два священника и поклонились ей. Маргарита съ ужасомъ оглядѣла ихъ, соображая, что теперь, въ комнатѣ до ночи не будетъ ни минуты свободной, чтобы безъ свидѣтелей освободить офицера. Какъ пережить этотъ день? Дожить до ночи? Хлопотавшая любимица вошла, наконецъ, къ барынѣ и опустилась передъ ней на колѣни. Лотхенъ, видя графиню въ смущеніи, молча начала руками гладить по ея лежащей рукѣ.

— Что же вы, liebe Gräfin, выговорила она, наконецъ:- Богъ съ нимъ! Мы давно ожидали. Вы теперь свободны.

— Да, Лотхенъ. Но онъ здѣсь! шепнула Маргарита.

— Кто? не поняла Лотхенъ.

— Онъ здѣсь, Шепелевъ.

Лотхенъ разинула ротъ, раскрыла широко глаза, поняла, но думала, что не понимаетъ.